Правда, когда он ощутил и тут же взвесил в своих руках полученные монеты, то уже он заподозрил в Верации человека честного только на словах, а так-то он при случае всегда захочет остаться не только при своих интересах, а чуть ли с прибылью за чужой счёт. И хотя всё об этом сейчас в руках Публия говорило, он, тем не менее, не стал так поспешно обвинять Верация в том, что он надумал на его счёт, а Публий прежде чем выразить Верацию неудовлетворение этим расчётом с собой и затем предъявить ему новые требования, уже базирующиеся на вот этом его оскорблении себя действием, – и за кого спрашивается Вераций меня считает, откупаясь от меня такой мелочёвкой, – решил пересчитать вручённую ему сумму.
На что уходит ещё меньше времени, чем на все те ожидания, которые собой предваряли этот переход денег в руки Публия, и Публий с потемневшим от негодования лицом и весь такой раздосадованный смотрит на Кезона, и голосом человека, которому нанесли несмываемую даже кровью обиду, говорит. – Здесь десять ассов.
Кезон с новой волной озлобления на своём лице, в тот же момент разворачивается в сторону Верация, до этого момента стоящего чуть от него в стороне, и что же он видит? А видит он то, что этот, всё больше и больше вызывает сомнения его римское гражданство, гражданин под большим вопросом Вераций, счёл себя правым и своё досудебное решение во всём верным и отвечающим действующим на данный момент законам (он как-никак знаток Квиритского права со своих слов), и значит, он может спокойно удалиться по своим делам.
Что полностью не удовлетворяет того же Кезона, и он, в общем, как и Публий, смотрит на всё это дело иначе.
– Как это всё понимать?! – криком останавливает Верация Кезон. На что Вераций, сам по себе гражданин крупной и неповоротливой конституции, скорей всего, ожидая, что к нему обязательно последуют возмущённые вопросы с потерпевшей стороны, останавливается, в полуоборот поворачивается к Кезону, и без вопросительной детализации возникшего со стороны Кезона непонимания, коротко и ясно даёт своё разъяснение сумме выплаченной им компенсации.
– Закон суров, но на то он и закон. Вот я и заплатил вам причитающуюся по закону двенадцати таблиц сумму за нанесённый вам ущерб. – Чуть ли не скороговоркой всё это выдаёт Вераций с ироничной ухмылкой. И пока Кезон пытается сообразить, что ему ответить на это и как дальше быть, – а Кезон, что уж тут поделать, не слишком был силён в знаниях законов, – Вераций ещё больше вгоняет его прострацию духа следующим своим действием, но вначале заявлением.
– Запомни. – Внушающе так посмотрев на Кезона, заговорил Вераций. – Ответствует за обиды не только тот, кто её нанёс, но также и тот, кто умышленно создал такое положение, что лицо подвергается ей. – После чего Вераций, не давая Кезону глотнуть воздуха, чтобы разбавить своё, переполнившее его возмущение, кивнув в сторону своего раба с мешком, с язвительной иронией говорит Кезону. – Теперь-то ты догадался, зачем за мной ходит мой раб с мешком полным мелких монет. Вот такой я весёлый и неунывающий человек. Ха-ха. – Своим невозможно слушать гоготом, Вераций и вовсе заглушил все проблески разума в Кезоне и Публии, попытавшиеся силой духа заткнуть свои уши. И от такого напряжения в себе, они и не заметили, как этот Вераций пропал из виду. Хотя не сразу, а Публий, слегка придя в себя, с нотками отчаяния в голосе успел Верацию крикнуть в спину вопрос:
