Норильские судьбы - страница 25
– Бейнер!?
– Я! – В дверном проеме появился старшина, помощник Ширяева, по злобе, извращенности садистских пыток ничем не уступающий своему начальнику.
– Приведи мне этого блатного Пахаря.
– Слушаюсь!
Через несколько минут в кабинет завели заключенного. Невысокого роста, очень худого, какими часто бывают больные туберкулезом. Мужчине было около пятидесяти лет. Впалые карие глаза выражали пустоту, безразличие и усталость. Но при виде человека, сидящего за столом в глазах, появился блеск испепеляющей ненависти. Серая роба висела на нем мешком, отчего он казался слабым и незащищенным. Однако в его резких движениях угадывалась сила, смелость и властность.
– Вызывал, Хозяин?! – блатной снял кепку и, теребя ее в руках, стал осматривать кабинет.
– Что-то у тебя на киче кругом тухлый сходняк, шняга полная. Стойла в индии забиты. Кругом шухер, янычары свирепствуют, прессуют.
Он невозмутимо, пристально уставился в глаза Ширяева.
– А ну, доложи по форме, – лицо лейтенанта стало покрываться пятнами.
– Ты что, начальник. Совсем тут нюх потерял? Давай ботай, для чего меня в это стойло притарабанили, с больничной шконки стащили?
Лейтенант сжал под столом кулаки, но сдержал себя и, подсев ближе, спросил:
– Ты мне, Пахарь, ответь только на один вопрос, – он начал сверлить собеседника пристальным, пронизывающим холодным взглядом. – Почему твои уголовнички отказались ехать в Каларгон и помогать здесь нам? А в лагере не сдали ни одного из комитетчиков?
– Хозяин, ты хочешь, чтобы я, вор в законе, ссучился и стал вором в загоне? Ты что думаешь, Пахарь залетел к кумовьям на кукан и стал крутить бейцалы? Ты правишь здесь по своему закону, я правлю там по понятиям. Братва в теме: я по беспределу осину гнуть не буду. Ты меня в эту шнягу с макрухой не втаскивай. В ваших разборках с пятьдесят восьмыми сводите рамсы сами, а я еще шнифты не отморозил.
Ширяев после таких слов уже не мог сдержать себя. Садист, собственноручно переломавший здесь не один десяток зэков, вскочил со стула и ударил кулаком в лицо Пахаря. Тот пошатнулся, но на ногах устоял. Поднять руку на вора в законе редко кто осмеливался на любом уровне администрации и охраны лагерей, но Ширяев посмел.
– Непонятки в раскладе, начальник. Ты что, совсем попутал? Каларгон красной зоной решил накрыть? Авторитеты воров отжать хочешь, опустить?
– Я тебя сейчас, сучье поганое, в мерзлоту опущу.
Он достал наган и, не целясь, выстрелил в ногу Пахарю, который завалился на бок и стал корчиться от боли, но вслух не произнес ни слова, даже не застонал.
– Бейнер! – в дверях появился конвойный, грудь и низ гимнастерки были пропитаны кровью.
– Бейнер на допросе, товарищ старший лейтенант. Я вас слушаю!
Ширяев брезгливо посмотрел на вошедшего и, пряча наган в кобуру, прошипел:
– Сколько можно вам говорить, безмозглые ублюдки? Форму беречь надо. Когда только вы научитесь, одевать фартуки на работе. – Он посмотрел на лежащего на каменном полу вора в законе, немного подумал и выдавил из себя.
– Этого во двор. А вечером в «зону отдыха» на ночь.
– Слушаюсь!
– И давай ко мне комитетчика Нестерова.
Конвойный схватил за воротник Пахаря и потащил по узкому коридору во двор. Уголовники, попадающиеся на пути, вжимаясь в стены, смотрели на блатного, на их лицах застыл страх и немой вопрос.
– Перо. Перо мне, – хрипел Пахарь, глядя в глаза прижавшимся к стене уголовникам, большинство из которых были осуждены за бандитизм и службу в националистических отрядах Украины. Это они усердствовали на допросах, избивая и пытая политических.