Носферату: невеста смерти - страница 17

Ṫ

Бледный свет острого, как бритва, месяца едва освещает округу.

Я несу фонарь, две верёвки и длинный лоскут чёрной ткани. Прямо передо мной движется грозная черная фигура. Это Старик шагает вперед быстро и решительно, слово ему самому не терпится поскорее всё закончить.

Мы идём к поляне с дубом. Там мой экзаменатор сделает то, что уже многие тысячи лет опытные калду делают с теми, кто сдал экзамен – Старик «вскроет» меня. Процедура будет неприятной. Чертовски неприятной, чтоб ее разорвало! Но без этого – никак.

Пришли.

Я ставлю фонарь и бросаю вервия наземь.

– Раздевайся! – приказывает Старик, и я сбрасываю платье, нижнюю рубаху и ботильоны.

– Стань спиной к дереву!

Я повинуюсь, а он затягивает петлю на моём левом запястье, затем обходит древо, протягивает вервие за ним, отводит мою правую руку максимально назад и затягивает на запястье хитрый узел. После этого завязывает мне глаза.

И вот картина.

Я стою привязанная к дубу.

Голая.

Мне холодно, неловко и страшно.

На глазах у меня – повязка. Я ни черта, ни черта не вижу.

Спиной я ощущаю шероховатую поверхность древа.

Под ногами – холод осенней почвы.

На запястьях – удавки узлов.

– А теперь, – слышу я голос Старика, – раздвинь ноги. Шире!..

Вы когда-нибудь задумывались о том, что всякий раз, когда миф или сказка повествует нам о закованном в сорок цепей Кощее, о заточенном в медную лампу джинне, о драконе в глубочайшей пещере, о Титане в безднах Тартара или о вмороженном в глыбу алмазного льда демоне, речь идет об одной и той же сущности? Что меняется только форма в то время, как содержание остается неизменным?

Задумывались?

Впервые я столкнулась с Тварью, когда мне было лет шесть или семь.

– Покажи мне это! – попросила я мамá, когда мы остались в Доме вдвоем, и без грозного ока Старика я могла делать всё, что пожелаю, ибо мамá никогда и ничего мне не запрещала.

– О чем ты говоришь, моя маленькая стервочка?

– О том, кто прячется внутри тебя.

– Ты – о Твари?

– Ага.

– Милая, не стоит тебе видеть её сейчас. Подрасти немного.

– Я хочу сейчас!

– Носферату!

– Сейчас! Сейчас! Сейчас! Сейчас! – закричала я, топая ногами по полу. Временами я была совершенно невыносима. Правда, это случалось со мною не слишком часто – исключительно в отсутствие Старика. При нём я держала себя в ежовых рукавицах, изо всех сил изображая из себя паиньку – уже тогда я понимала, что Старик не просто опасен, он чертовски опасен. Впрочем, только идиот, глядя на его железную руку, не понял бы этого.

– Сейчас! Сейчас! Сейчас! Сейчас! – продолжала я кричать и топать.

– Ну хорошо, – сказала мамá угрожающе, – сейчас – так сейчас. Подойди поближе. Еще ближе. Готова?

– Готова.

– Тогда смотри!..

Теперь мне неловко об этом говорить, но когда мамá показала мне то, что сидит в каждом из нас, я буквально описалась от страха. В первый и в последний раз в моей сознательной жизни.

Словно уродливая генетическая патология или неисцелимая наследственная болезнь, через кровь, от матери к дочери и от отца к сыну, будто черное переходящее знамя, это передается от одного поколения к другому. Многие, многие тысячи лет.

Мы называем это – тварью или зверем.

Тварь – зла, разрушительна и ненасытна. Она – порождение ада. Но не того что Erebus зовется и куда отправляются души усопших. Другого. Куда более страшного. Того, что зовется Pandemonium, где обитают прокрусты, дементоры, мары, души загубленных кровососов и прочая нечисть.