– Когда мы попали под перекрёстный огонь, я их потерял из виду, –сказал раненный боец.
Нас снова прощупывали одиночные выстрелы откуда-то издалека. В этой суматохе мы совсем забыли про вражеский БМП, который мчался к нам на всех парах до того, как мы решили идти на прорыв, ну, точнее сказать, командир решил.
Было удивительно, что БМП так и не появился, пропав из вида.
– Я, кажется, вижу их. «Вон там слева две фигуры на карачках тащатся», —сказал, прищурившись, Илья. – Похоже, они тоже ранены, –добавил он.
– Я сейчас,–сказал Илья и, взяв в коробке две пары носков, направился к ним.
– Куда? Отставить! Отставить, я сказал! На исходную!– кричал командир, выдавив жилы на шее и огромную вену на лбу.
Но Илья уже ничего не слышал. Он, как сайгак, поскакал к ним.
– Что ты будешь делать? Бежит, как лось, ещё и в полный рост. Твою ж налево, –ругался командир.
Отвлёкшись на разворачивающиеся события, я и не заметил, что руки почти перестали трястись, но внутри в теле что-то ещё продолжало сжиматься и то и дело сотрясаться непроизвольными подрагиваниями. Но я уже мог хоть как-то оценивать обстановку.
Илья, несмотря на выстрелы, проскочил, как бешеный, и уже был на месте.
– Под суд у меня пойдёте, волонтёры недоделанные, – психанул командир.
Я достал носки и передал ему и бойцу.
– Вот, приложите и забинтуйте, – сказал я.
– Не сходи с ума. Как вязаный носок поможет от кровопотери?–спросил раненный боец.– У меня в обеих ногах по дырке. Не видишь что ли?– добавил он.
– Да плевать, – я наложил носок на его пропитанный кровью бинт. – Теперь замотать и всё!
– Пора тебе домой, писатель. Ты уже навоевался, –ответил тот.
А командир при всей своей суровости, как ни странно, взял носок и намотал молчком себе на рану. Японял, что для него на войне все средства хороши. На его шлеме виднелись маленькие руны, на шее болтался какой-то кулон, а в аптечке вообще лежала икона.
Закончив со своей раной, он принялся наматывать носки на раненного бойца.
– Командир, ты-то чего? Ладно, этот мечтатель, но ты-то куда?–запротивился солдат.
– Я тебе дам сейчас! А ну, отставить пререкания со старшим по званию! Сказали носки, значит, носки, – отрезал командир.
– А если бы меня в голову ранили, что, и на голову бы примотали вязаный носок?–недоумевал боец.
– Примотал бы, – сурово подтвердил командир.
Был он лет, казалось, чуть меньше пятидесяти, не самого высокого роста, но очень коренастый и широкоплечий, такчто казалось, будто бы у него не было шеи совсем. Голова, и сразу туловище. Довольно большая лысая голова, мудрые карие глаза, широкие растопыренные ноздри…А густая с небольшой проседью борода делала его похожим и на священника, и на байкера одновременно.
– Надо уходить!– сказал он, надев свой исписанный рунами шлем, и, приложив кулак к переносице, ещё что-то прошептал. – Где там наш Лось?–спросил он, поглядев на меня. – Всё нормально, писатель. Так уж бывает. Здесь либо ты, либо тебя, –попытался он меня оправдать. – Я сразу понял, что ты неполностью здесь. Взгляд у тебя какой-то околоземный. Вроде, всё чувствуешь, понимаешь, но душа твоя где-то далеко отсюда. На войне таким не место. Здесь нужно твёрдо стоять на земле, а не по небу плавать, –спокойно проговорил он, словно не замечая, как в метре от него вонзилась пуля. – Хотя этого ты добре изрешетил, – указывая на убитого мной, произнес он.
Молодой парень лет на десять меня младше замер в неестественной для живого человека позе с открытыми остекленевшими глазами, смотрящими на меня.
