Стеклянная дверь за спиной рыпнула, занавески птицей взвились на сквозняке – ко мне на балкон прошел Васька в накинутом на парадное сукно форменной одежды белом халате.
– Привет, – выпалил он браво, раскладывая на тумбочке свежие журналы и бумажные пакеты. – Мои старики передают тебе фрукты, набирайся витаминов, – сказал он, сделав страдальческое лицо, отчего у меня запершило в горле.
Он был плохим актером – очевидность нарисовалась на его добродушном лице: ему жаль меня. В мимике, далекой от совершенства, проявилось сострадание, сродни взгляду на убогого, обделенного милостивой судьбой человека. Васька почувствовал неладное, попытался репликой отвлечь меня, но я не слушал его – все затмил излучаемый им знакомый запах сукна в смеси с ваксой, его новизна. Внезапно, в какой-то миг, я почувствовал огромную пропасть, пролегшую между нами. Он внес в пропитанные болью стены больницы частицу другого мира, казалось, недоступного для меня навсегда. Глаза набрались слезами. Пытаясь скрыть свою слабость, наклонился к тумбочке, но Васька догадался, он замолчал и сочувственно смотрел в мою сторону. Мне удалось справиться с собой: в следующее мгновение меня начал душить болезненно навязчивый позыв смеха. Я разгадал медленное течение его мыслей – он мучительно долго искал в своем лексиконе подходящие слова. При этом потерял контроль над своим лицом: нижняя губа полезла вниз, а верхняя образовала по-детски наивный треугольник. Немного помолчав, Васька выдал плод своих терзаний. Высокопарно, нет, скорее торжественно – так произносят слова торжественной присяги:
– Я верю в тебя: ты победишь болезнь, ты будешь жить!
Дальше мне стало совершенно безразлично, что он скажет затем. Главное – у меня есть друг, пусть не великий психолог, но он со мной.
«Брат твой не всегда друг, но друг твой – всегда брат».
Немного придя в себя, я стал расспрашивать его обо всем, докучая мелочами. Васька, порозовев до испарины, рассказывал, не раздражаясь от моего занудства. Иногда я повторялся – смаковал услышанное. Хотелось задержать его подольше, хотя бы мысленно искупаться в курсантском обиходе. Меж тем понимал: визит Васьки имеет предел. Чтобы не ставить его в неловкое положение, я поднялся, сморозил какую-то процедурную байку и предложил проводить.
Болезнь, обида на весь мир за чудовищную несправедливость обострили мнительность, возвели в акцент Васькин облегченный вздох. Стоило ему уйти, сердце мое зашлось в стремительном беге – начался приступ терзающей меня тахикардии. В какое-то время я потянулся за ложкой – ее стуком о стакан вызывали медсестру, но меня откуда-то из глубин порочного круга пронзила мысль не о возможной кончине, не о пределе возможности ожесточенно булькающего сердца – порочный круг разорвался сам. В груди отлегло оттого, что Васька не видел моего падения, не видел меня поверженного и беззащитного, безнадежно извивающегося под кислородной подушкой. Впервые удалось затормозить процесс нервного импульса. Значит, им можно управлять?! Сердце изменило ритм, может быть, на какую-то микроскопическую долю, но я ощутил эту грань и стал успокаиваться.
– О, победа! В первый раз обошлось без кардиамина…
На носу майские праздники: весна и молодость, близкая сессия, плавательская практика – им всегда отдавалось предпочтение перед другим. До боли знакомая предпраздничная суета обостряла чувства. Обильное цветение, яркое ласковое солнце, неповторимое весеннее небо дополняли процесс самоедства. Больничная палата, полосатая пижама, килограммы выпитой салициловой кислоты, одышка даже при небольшой нагрузке и неизвестность – это реалии моей жизни. С лечащим врачом успели сдружиться, и уже не представлялось себе существование без ее материнской опеки. Курсы лечения чередовались, дополнялись – приступы тахикардии стали реже, но психика впала в непреходящую зависимость, это делалось очевидным. Много лет спустя открылись огрехи здравоохранения той поры: врач выполнял все обязательные установки, позже, для себя, поняв очевидное. Диагноз ревмокардит, зачастую перерастающий в серьезные пороки сердца, – серьезный диагноз, и он довлел над воспаленными извилинами мозга.
