Спустя час кто-то попытался открыть дверь с той стороны. Ушёл, вернулся с подмогой. Я готова была разбить кафель в мелкую крошку... Но французы арабской внешности, как я потом увидела, не торопились. Медленно, как мулы в гору, они делали всё, что могли, а могли не много.
Из отеля я вышла только в десять. В пятнадцать минут одиннадцатого ввалилась в вагон метро, в двадцать его прокляла, потому что метро в Париже сделано специально, чтобы сбить с толку приезжих: я уехала в другую сторону.
В хвосте дикой очереди у входа в Лувр я была без пяти одиннадцать. В половину двенадцатого я вбежала в Египетский зал. Пронеслась мимо фараонов, обогнула колонны и сфинксов. Под аркой никого не было...
– Merde! – громко выдохнула я главное слово, которому выучилась у арабов, пытающихся вскрыть дверь. – Merde! Merde! Merde!
Вошедшие в зал школьники в жёлтых жилетах рассмеялись...
* * *
Прождав с полчаса и разглядев до мельчайших подробностей лицо фараона в чёрном камне, сложившего навечно руки на коленях, я ещё побродила по залу египетских древностей. Мужчины на меня оборачивались: босоножки, высокие каблуки, короткое платье и красная губная помада – не то, что можно часто увидеть в музее. Впрочем, на меня здесь постоянно смотрели, я начала привыкать к ощущению взгляда за спиной.
"Он уже не придёт..." – подсказал внутренний голос. И на собеседование я опоздала.
Разочарование расплылось по телу токсичной волной. Несчастье – результат неправильно принятых решений.
Что теперь?
Торопиться больше было некуда... – вот и мумия передо мной никуда не спешила уже четыре тысячи лет. Нахмурившись, я прошлась по залу. Нашла взглядом две статуэтки за стеклом. Они держались за руки, – самый непривычный жест для египетской скульптуры. Это снова были они – Эхнатон и Нефертити, правители восемнадцатой династии, отчаянно смелая пара, которая шла впереди своего времени во всём: в искусстве, религии, отношениях. Они не побоялись поставить весь Египет с ног на голову.
Мне нравится смелость, сама хочу быть такой. Так что я теряю? Кусая губы от неловкости, я набрала телефон продюсера.
* * *
Полчаса спустя я стояла перед высоченными резными дверьми, выделяющимися охряным пятном в серой громадине старинного особняка. Назвала имя в домофон. Двери начали открываться со степенностью старой черепахи. По спине пробежал холодок: не делаю ли я ужасную глупость? Выход не всегда там же, где вход...
Я шагнула внутрь.
Двор был небольшим, неправильной формы. Я не успела рассмотреть стены особняка, странными углами выступающие башенки, газон, подстриженный в угоду вкусам перфекциониста, несколько фешенебельных автомобилей, как за спиной послышался звук шагов. Обернулась.
Финн?! В джинсах и льняном пиджаке поверх футболки, спортивных туфлях из мягкой замши на босу ногу, он ощупал меня глазами, затягивая в тенистые омуты. Охряные ворота за ним захлопнулись. Щёлкнул замок, будто кто-то поставил точку.
– Ты меня всё-таки нашла! – сказал Финн негромко.
– Я не искала.
Краснея, подумала, что вру, и электричество, как рябь по воде, закружилось в моём теле. Сердце забилось так громко, что его стук должен был отражаться эхом от стен особняка. Финн смотрел на меня, не отрываясь.
– Но ты здесь. И это хорошо.
– Я на собеседование. Вы клип снимаете? – произнесла я, с трудом подавляя желание притронуться.
Широкая грудь Финна под белой футболкой приковала мой взгляд. Основание сильной шеи украшало мелкое деревянное ожерелье, больше похожее на чётки, какие носят буддисты, и пара цепочек. Одна с золотым египетским анкхом, вторая – со знаком Гора – выведенным тонкими золотыми пластинами глазом.
