- Я не понимаю.
- Понимаешь. Просто не хочешь признавать, насколько хорошо понимаешь. Для него это тоже важно, Эмма. И проиграй ты в этой войне за саму себя, проиграет и он. А Саша верит в тебя, девочка. Сильно верит.
Хотелось смеяться в голос.
Чертов Робин Гуд – Александр Давыдов.
- Мне не нужна помощь.
- Верно. Тебе просто нужно понять, что ты не имеешь права сдаваться.
- А это не вам решать. Вы меня никогда не поймете, - знаю, что грубо получается, но я злюсь на Давыдова-младшего. Злюсь на себя, что так глупо втянула себя в эту авантюру.
- Уверена? Думаешь я не терял? Или твоя боль иная? Отличается? Нет, Эмма. Все мы люди, и сердце у нас стучит одинаково.
- Простите, но не вам меня учить. Я не хочу быть грубой, но мне не приятен этот разговор.
- Так неприятен, что даже не сможешь ответить на вопрос, почему именно неприятен? Не пытайся, ты не найдешь ответ. Ты слишком молода, чтобы вот так опускать руки.
- Все, не хочу больше это слушать, - поднимаюсь с кресла, как тут он бьет меня новой фразой.
- Ты потеряла сына и обрекла на нелюбовь других детей. За что?
- Что?
- За что ты с ними так? Думаешь они не ждали твоего возвращения? Сколько любви ты забрала на эти годы с собой?
- Что вы…? – стало тяжело дышать. Будто бы меня выжали как тряпку, забрав кислород.
- Пока ты топила себя в этом горе, сколько добра и света ты могла подарить оставленным, как и ты когда-то малышам?
Глаза защипало и стоило мне моргнуть, как первые слезы проложили путь остальным, что ручьем, полились на свободу.
- Мне больше нечем было их радовать. Нечего дарить.
- Думаешь они ждали материальных благ? Они ждали и ждут тебя, дочка. Свою боль и горечь утраты ты могла преобразовать в любовь и нежность к ним, Эмма.
- Я… не… я не могла… не была способна на… - мне захотелось орать в голос от всего, что сейчас творилось в моей душе.
Уже не понимаю права я или нет. Но мне, вдруг захотелось вновь обнять моих маленьких деток, с которыми я проводила так много времени придя в гости.
Стала сотрясаться от рыданий и не заметила, как Матвей Яковлевич поднялся со своего кресла и подошел ко мне. Потянул меня за руки и прижал к своей груди.
Обхватила его и зарыдала с новой силой.
Он гладил меня по голове и говорил о том, что все наладится.
- Мне так стыдно, - всхлипывая стала говорить, все, что было на сердце. – Было так больно. Я не могла справиться со всем этим и никого не было рядом, они все ушли. Разом. Как они так могли поступить? Я писала ей, звонила, а она послала меня к черту, и я поняла, что больше не нужна никому. Что недостойна. У меня никого нет. Я одна. С самого рождения одна. Я приходила к ним и хотела подарить себя, чтобы они не чувствовали себя такими же одинокими, как было со мной. Они же просто дети. Ни в чем не виноваты. А люди… они так жестоки к ним. Бросают таких крошек, выкидывают, как ненужных, нельзя так. Я ужасно злюсь на них всех. За то, что так поступают. Отказываются от такого счастья, а другие просто теряют своих малышей, безвозвратно. Это несправедливо. Это нечестно. Дети не должны страдать.
Не знаю, как много слов еще я произнесла, обливаясь слезами, пока стояла в объятиях мужчины, что так по-отцовски меня обнимал и называл «дочкой». Никогда не чувствовала подобного, словно под защитой, под куполом.
- Ты слишком хороший человек, чтобы мир тебя вот так потерял. Не зарывай себя, свои чувства. Борись каждый день, Эмма и ты обязательно победишь. Силы в тебе больше, чем в любом другом человеке, столько же нерастраченной любви. Подари ее тем, кто в ней нуждается по-настоящему.
