– С сердцем, которое мы предназначали для тебя, что-то не так. Хирурги узнали об этом, только когда забрались внутрь… правый желудочек расширен. Если он сейчас не заработает, есть вероятность, что после пересадки сердца будет только хуже.
– Значит, оно не подходит? – спросила Клэр.
– Да. Когда мы пересадим тебе новое сердце, я хочу, чтобы это было самое здоровое сердце на свете, – объяснил врач.
Я оцепенела:
– Я… я не понимаю.
Доктор Ву повернулся ко мне:
– Мне жаль, Джун. Сегодня не ваш день.
– Но на поиски другого донора могут уйти годы… – сказала я и не закончила фразу, так как знала, что Ву все услышал: «Клэр может не дождаться».
– Будем надеяться на лучшее, – ответил он.
После его ухода мы несколько мгновений подавленно молчали. Неужели я это сделала? Неужели страх, который я пыталась скрыть, – страх того, что Клэр не перенесет операцию, – каким-то образом просочился в реальность?
Клэр принялась стаскивать с груди кардиомониторы.
– Ну что ж… – начала она, и я почувствовала, как прерывается ее дыхание в попытке не заплакать. – Эта суббота прошла совсем впустую.
– Знаешь, – сказала я, стараясь говорить ровным голосом, – тебя назвали в честь святой.
– Правда?
Я кивнула:
– Она основала женский монашеский орден, известный как клариссинки.
Клэр взглянула на меня:
– Почему ты выбрала ее?
Потому что в день твоего рождения медсестра, которая принесла тебя мне, покачала головой и сказала: «Она такая светленькая». Так оно и было. И я назвала тебя в честь святой Клары. Я хотела, чтобы ты с самого начала была под ее защитой.
– Мне нравилось, как звучит это имя, – солгала я, помогая Клэр надеть рубашку.
Мы выйдем из больницы, возможно, заглянем в кафе и выпьем по шоколадному коктейлю, а потом посмотрим фильм со счастливым концом. Сделаем вид, что это обычный день. А после того как она уснет, я зароюсь лицом в подушку, дав волю чувствам, которые скрывала в присутствии дочери: стыд от сознания того, что Клэр живет со мной на пять лет дольше, чем прожила Элизабет; чувство вины оттого, что испытала облегчение, когда пересадка не состоялась, поскольку это могло как спасти Клэр, так убить и ее.
Клэр засунула ноги в высокие розовые кеды «Конверс».
– Может быть, я стану клариссинкой.
– Но все же ты не можешь стать святой, – сказала я.
И добавила про себя: «Потому что я не позволю тебе умереть».
Вскоре после того, как Шэй воскресил Бэтмена-Робина, Крэш Витале поджег себя.
Он смастерил самодельную спичку, как делаем все мы: снимаешь флуоресцентную лампу с держателя и подносишь ее металлические контакты близко к розетке, чтобы образовалась электрическая дуга. Сунь в этот зазор кусок бумаги, и получится факел. Крэш смял страницы из журнала и разложил их вокруг себя. Когда Тексас начал звать на помощь, галерея уже заполнилась дымом. Надзиратели открыли дверь камеры Крэша и направили на него мощную струю воды из шланга. Мы слышали, как этой струей Крэша ударило о дальнюю стену. Его, вымокшего насквозь, привязали к каталке – спутанные волосы, безумные глаза.
– Эй, Зеленая Миля, – вопил он, пока его увозили с яруса, – как это вышло, что ты меня-то не спас?
– Потому что птица мне нравится, – пробубнил Шэй.
Я рассмеялся первым, потом захихикал Тексас. Джои – тоже, но лишь потому, что не было Крэша, который их заткнул бы.
– Борн… – произнес Кэллоуэй первое слово с того момента, как птичка вернулась к нему в камеру. – Спасибо.
