Репутация Нино как человека с чрезмерно высокими моральными принципами действовала на ассистенток как вызов, поскольку их собственные пренебрежительные жесты никогда не могли сдержать мужчин из съемочной группы. Он возвышался над другими мужчинами на студии и в прочих отношениях: его рост превышал шесть футов[34], а в пышных темных волосах всегда прятались маленькие металлические очки. Ассистентки называли его прическу percorso – дорожка, по которой можно пробежаться пальцами. Нино каждый день носил одну и ту же стандартную оксфордскую рубашку, брюки-чиносы, кожаные мокасины и разноцветные шелковые галстуки. Это было странное сочетание: без прикрас и с оттенком причудливости. Так можно подытожить образ Нино Тремонти. На съемочной площадке ходили слухи, что его отец, принц, в начале века обратился к социализму, раздал все, кроме своих дворцов, а затем оставил их на разорение своим многочисленным собакам.
– Неудивительно, что сын стал сценаристом, – любил повторять Кертис.
Полицейские тащили Нино дальше по проспекту к Вивьен, которая отставила свой велосипед в сторону, чтобы освободить им дорогу. Казалось, Нино нисколько не смутила суета, он шел с высоко поднятой головой и позволил одному из полицейских предложить ему сигарету. Вивьен не могла не задуматься о явных противоречиях, присущих Италии: бывший фашистский режим, который каким-то образом трансформировался в мнимую демократию, находился под сильным влиянием церкви, все подвергавшей цензуре, и без особого энтузиазма управлялся полицией. И все же единственное, к чему все они относились серьезно, – это кино.
Итальянское кино было крупным национальным работодателем (давало работу почти половине Рима), ценным экспортным товаром и надежным барометром национального настроения. В результате все представители власти, как церковной, так и государственной, уделяли ему пристальное внимание. Должно быть, кто-то в Ватикане заполучил в свои руки последний сценарий Тремонти, подробно описывающий «ночь римского razzia[35]». Это была ужасающая облава на евреев, проведенная шестнадцатого октября 1943 года немцами, только пришедшими к власти на юге Италии, а реакция Ватикана на это осталась неясной и в лучшем случае противоречивой.
Проходя мимо с сигаретой в зубах, Нино в последний момент обернулся, чтобы взглянуть на Вивьен. Сцена произошла так быстро, что она едва успела ее осмыслить. Она была поражена его внешностью, – а он, по-видимому, узнал ее. Затем, так же быстро, как взглянул на нее, он отвел глаза, и неясно было, какие эмоции он испытал в тот момент. Если бы она знала его получше, то, как ни странно, сочла бы этот взгляд выражением отвращения.
Съемочная группа теперь следовала за размеренной поступью троицы, причем Нино был на голову выше своих похитителей. Леви и Кертис вышли из Teatro 5, чтобы присоединиться к Вивьен, стоявшей на обочине дороги и наблюдавшей за происходящим.
– Это что? Третий раз в этом году они кого-то арестовывают? – спросил Леви Кертиса.
Режиссер кивнул.
– Тремонти – старый профессионал.
– Он сражался в подполье вместе с повстанцами-партизанами. – Леви повернулся к Вивьен, чтобы объяснить. – В итоге он оказался в тюрьме на Виа Тассо.
– По крайней мере, на этот раз это будет домашний арест в разрушающемся палаццо, – добавил Кертис.
Вивьен молча стояла, размышляя над абсурдностью происходящего.
