– Я попыталась, – напомнила Уля.
– А хотите, я вам флейту принесу, – гнула своё упрямая Настасья. – Вы в неё подуете, и мы тоже все поржём. Каждому – своё. Двойка – это когда просто вас продинамили и весь урок на лавочке просидели, а мы стараемся, но не в состоянии. Физические кондиции не позволяют. Согласитесь, у кого-то умственная неполноценность, у кого-то – физическая. Каждому своё. Так что на тройки мы сегодня точно настарались.
– Уйди с глаз моих, парламентёрша, – прорычал Иван Михайлович. – Жирно вам тройки-то за такое ставить!
– Да в мире вообще нет справедливости, – успокаивающим тоном заметила Настя, выкатываясь из зала.
Настроение после физкультуры было отвратительным. Махалыч всё же поставил им тройки, но почему-то это расстраивало. Опять в триместре трояк вырисовывается – радоваться нечему.
– Не кисни, – пихнула Улю в бок верная и неунывающая подружка. – Скоро Новый год, ёлка, мандарины и какое-нибудь чудо.
– Угу, принц под ёлкой, – фыркнула Ульяна.
– О, какие у нас мысли. Ты о каком-то конкретном принце мечтаешь или вообще?
– Да ну. Я телефон новый у Деда Мороза заказала. Так и сказала родичам: хочу, дескать, чтобы Дедушка Мороз притаранил мне новый смартфон. А принцев нет. А те, которые есть, они для принцесс, – вздохнула Уля.
– Ха! А чем мы не принцессы, – гоготнула Настасья. – Я тебе больше скажу: у каждой девушки должен быть какой-нибудь завалященький принц, то есть не завалященький, конечно, а просто принц. Обрати внимание, у нас почти все девчонки с кем-то встречаются, а мы с тобой, как две курицы, встречаемся друг с другом. Это ненормально. Надо завести себе кавалеров. А то и праздник встретить не с кем. Как малявки, с родителями будем салаты трескать и телик смотреть. Потом и вспомнить весь год будет нечего. И в соцсеть фотки не выложить. Ладно, колись, кто тебе нравится, Вяземский?
– Чего сразу Вяземский-то? – густо покраснела Уля.
– Так ты на нём скоро дыру протрёшь, смотришь и смотришь каждую перемену, а когда он поворачивается, пугаешься, как лось при встрече с медведем, и начинаешь за меня прятаться, – пояснила наблюдательная Настя. – Я ж не возражаю. Вполне себе принц. Главное, как из книжки – большой, красивый и сильный. Богатырь, ёлки-палки.
– Настюха, ерунду не мели, – испугалась Ульяна. – Ничего такого…
– А чего ты – как свёкла в борще – аж фиолетовая стала? Чего я такого сказала? Правда глаза колет? Я, между прочим, одобряю. Мне вот Першин нравится. Ты как на это смотришь? – Подруга строго свела бровки, требуя ответа.
– Рома? Но он же толстый! – брякнула Уля, тут же смущённо прикусив язык.
– Так и я не худышка, – напомнила Настя. – И он не толстый, а упитанный.
– Да-да, я именно это и хотела сказать, – торопливо поддакнула Ульяна.
– Да ври давай, – хмыкнула подруга. – Зато он умный и крутой.
Тут она вздохнула и запечалилась.
– Угораздило же нас на двух самых крутых парней глаз положить. Нет бы что попроще выбрать. Любовь зла – полюбишь и козла. А у нас наоборот, не козла, но радости тоже мало, так как мало перспектив. – Шурупикова вздохнула и скорбно поджала губки.
В чём-то Настасья была права.
Рома Першин, как и Антон Вяземский, считался крутым. Да, он был полноватым, рыхлым парнем, но полнота как-то гармонично сочеталась с его крупной фигурой, а длинные волосы и огромные голубые глаза и вовсе делали Першина неотразимым. Если ещё добавить к этому его феноменальные мозги, повёрнутые в сторону информатики, и победы на всяческих олимпиадах по программированию, то становилось ясно, почему вокруг Романа тоже вились барышни. К слову сказать, Роман с Антоном были лучшими друзьями. А когда два крутых парня ходят вместе, количество воздыхательниц по периметру в разы увеличивается.
