Резюмируем еще раз: если бы психическое следовало мыслить так, чтобы оно протекало действительно параллельно телесному миру, который определяется естествознанием, как комплекс атомов и, во всяком случае, количественно, тогда было бы, во-первых, необходимо и в душевной жизни отделять сущность от данности, и, во-вторых, с каждым отдельным атомом связывать душевный элемент, чтобы и в психической сфере все качественные различия можно было бы свести к количественным. Но вместе с тем отпали бы все предпосылки, которые на основании понятий физического и психического заставляют отвергнуть психофизическую причинность и заменить ее параллелизмом. Непосредственно реальная и качественная психика должна была бы мыслиться феноменальной и количественной и уже ничем тогда не отличалась бы в принципе от физического мира. Параллелизм, следовательно, или невыполним логически, или, при его применении, толкает к материализму и после этого становится ненужным, ибо тогда уже перестают существовать две области реального, соединение которых он должен был объяснить. Конечно, это нисколько не противоречит – подчеркиваем это еще раз – эмпирическому констатированию фактических соотношений между воспринимаемыми процессами в мозгу и нервной системе и воспринимаемыми психическими актами, о которых говорит специальная наука. Наши соображения направлены исключительно против параллелизма, поскольку он претендует на разрешение общей философской проблемы, т. е. на замещение психофизической причинности. Ведь принцип, который имеет свое оправдание для некоторых частных исследований, может сделаться бессмысленным в качестве всеобъемлющей теории мира, и мы, надеюсь, показали, что, во всяком случае, эта истина подтверждается на принципе психологического параллелизма.
III
Но разве, вообще, нет никакой возможности понять связь тела и духа, и здесь науке придется констатировать «мировую загадку», вроде той, которую Дюбуа-Реймон видел в отношении движений атомов к нашим ощущениям? Если допущения, из которых мы исходили, верны во всем их объеме, т. е. если физическое и психическое вполне несравнимы в отношении содержания и типа бытия, и причинная связь выражается причинным равенством, то мы, действительно, пришли к границам нашего мышления. Но подобно тому, как мировую загадку Дюбуа-Реймона можно устранить гносеологическими соображениями, которые встречаются уже в первом издании Кантовой критики чистого разума13, так и здесь, стоит лишь стать на гносеологическую точку зрения, и мы увидим, что не проблема, предложенная нам, неразрешима, а несостоятельны те предпосылки, которые приводят к ней, и вся загадка происходит исключительно от неправильной постановки вопроса.
Перед нами задача: мыслить физический и психический мир в одном целостном понятии. Можно ли исходить при этом от того понятия физического, к которому пришла механическая теория природы? Выясним себе познавательный принцип этой теории. Естествознание должно ставить своей задачей свести необозримое эмпирическое многообразие мира, как целого, к обозримой системе понятий; если оно ограничивает при этом свою область телесным миром в его цельности, поскольку он является объектом, наполняющим пространство, то эта задача полнее всего решается системой понятий, где вся качественная и необозримая множественность разлагается на количественную и потому обозримую. Так возникает представление о простых вещах, из которых состоят все тела, и единственное изменение которых заключается в перемене места, или движении. Этот научный процесс оставляет качественное многообразие, как некий непонятный в механическом смысле остаток действительности. Сам этот остаток, в свою очередь, подлежит логической обработке, которая, разумеется, должна быть предпринята в ином, не математическом направлении, и в этом можно видеть задачу психологии.
