Он смотрит так, будто знает, что это задевает 501-го, что внутри у него что-то закипает.
– Я бы никогда не убил ребенка.
Эту фразу 501-й где-то услышал… но не может вспомнить где. В каком-то старом фильме? Как странно, что он вообще думает о маленьком хомосапиенсе. Конечно, это редкость – увидеть детеныша, но это неясное чувство… После того инцидента 501-й так и не смог внятно объяснить свои действия. Такая сумятица была в голове…
– Ну-ну, – врач опускает взгляд, – убить и нейтрализовать – разные вещи. Вы же сами прекрасно знаете, что, цитирую: «все незарегистрированные лица подлежат немедленной ликвидации». И причины вы, несомненно, тоже знаете: вирус Сарса, «Человечество», терроризм…
– Я бы никогда, – с расстановкой повторяет 501-й, – никогда не убил ребенка. Даже незарегистрированного.
– Вот это, – отвечает врач, повторяя интонацию пациента и указывая на него пальцем, – мы и должны вылечить.
Он встает, подходит к двери и бросает через плечо:
– За вас это сделал ваш напарник. – И уже выйдя в коридор, добавляет: – Вам дается последний шанс. К счастью для вас, наша Система очень щедра.
28 августа. Светлый Бор. Михаил Сергеевич
Подвальное помещение слабо освещается голой пыльной лампочкой, свисающей с потолка. Синяя краска на обшарпанных стенах давно отошла, обнажив рыжую кирпичную кладку. Углы затянуты черной паутиной, но лестница наверх чистая. Металлическая дверь внизу со скрипом открывается – на миг мелькает соседнее помещение, залитое светом.
Вошедший проходит к стене слева. Раздается щелчок, и продолговатая лампа освещает раковину. В корзину для грязного белья, стоящую рядом, падают резиновые перчатки и белый респиратор-ракушка. Раздается негромкий скрип, за ним – журчание воды. Человек, высоко завернув рукава синего халата, местами в странных пятнах, подставляет под струю морщинистые руки, тщательно моет их до самых локтей. Набирает воды в ладони, плещет на лицо. Выключив воду, берет висящее на крючке белое полотенце.
Взгляд упирается в интерактивное зеркало, которое из режима «селфи» переходит в обычный, без фильтров и улучшений. В отражении виден старик, держащий полотенце у щетинистого подбородка. Глубокие морщины на лбу, рыхлая кожа, губы в трещинах, поблекшие глаза. На самом деле и не старый, шестьдесят два, но с этой работой… Друг Крис всего на пять лет моложе, а вон, всё к неспящим ходит. Эх, Крис…
Старик вешает полотенце на крючок, снимает испачканный халат, бросает в корзину. Поправив рубашку и брюки, выключает светильник и поднимается по лестнице. Та с каждым шагом издает жалобный скрип, будто вот-вот провалится. Наконец старик входит в хорошо освещенную комнату и прикрывает за собой дверь в подвал.
Комната занимает весь первый этаж и разделена полупрозрачными перегородками на три зоны: прихожую, гостиную и кухню. На полу уложен настоящий деревянный паркет, большие окна открывают вид на сад, полки на стенах занимают горшки с вьющимися растениями, и стебли свисают до самого пола. В центре комнаты расположена лестница, ведущая на второй этаж. Там же с обратной стороны – спуск в подвал.
Старик проходит на кухню. Его встречает двенадцатилетний сын Витя.
– Пап! – кричит он. – Мы сегодня со Степкой стрекозу поймали!
Название насекомого сын произносит картаво, и отец умиленно улыбается.
– Да-а? – нарочито удивленно тянет он. – Самую настоящую?
