Власов чувствовал опустошение, он захотел забыться очередной интеллектуальной передачей.
“…..в конечном итоге звериный капитализм девяностых под действием нефтяного дождя и суверенной демократии мутировал в непонятный мрачный способ государственного устройства. В мире ещё не было прецедентов диктатуры касты спецслужб и можно смело утверждать, что российский человек попал в пространство мягкого тоталитаризма. Методы борьбы с такого рода тоталитаризмом человечеству ещё известны не были….”
– Почему всё должно быть таким плохим? Что я сделал не так? Я же делал всё правильно? Почему она отказала мне? Тут есть два варианта. Либо у неё есть любовник, либо она действительно просто боится серьезных отношений, – думал Михаил.
Несмотря на то, что Анна бесчисленное количество раз пыталась скрасить существование Власова любовными играми, в голове Власова засели сомнения, а в его сердце поселилась тоска. К тому же “опричники” разозлились и взяли с предприятия Михаила больше. Бизнес хирел. Власов был вынужден проводить больше времени в офисе, часто ему приходилось работать до глубокой ночи. Всё равно ему иногда не хотелось приходить домой. Его выходные были окрашены частыми попойками с Зайцевым, а вот так называемых “светских мероприятий” с Анной было всё меньше.
Одним субботним вечером Власов с Леонидом сидели в пивной, пили и разговаривали о всяких особенностях российского капитализма.
– Почему Макаров не впрягся за нас перед Вершининым? – спросил Власов.
– Вершинин выше Макарова в вертикали. Он вообще московский и у них там в девяностых был с Макаровым конфликт какой-то.
– Что за конфликт?
– Точно не знаю, но был слух о том, что Макаров спалил Вершинина, когда тот продавал чеченцам оружие за деньги, полученные от фальшивых авизо. Потом Ваню нашего понизили и отправили в Питер, а Вершинин влился к Коржакову с Барсуковым в их ФАПСИшно-ФСОшную структуру.
– Серьёзный это человек, – Власов хлебнул пива и заел сухарями. – Зря я тогда вспылил.
– Да не волнуйся, – Леонид макнул сухарь в соус и съел его. – Если бы ты не настоял они бы нас постепенно рейданули.
– Знаешь, с того момента как я стал этим заниматься жизнь стала быстрой и незапоминающийся.
– Ты это смотри, – Леонид хлебнул пива, – Так мозг работает человеческий. Это ещё Эйнштейн заметил. В приятные минуты жизнь пролетает быстро, а в минуты отчаянья она длиться необычайно драматически выразительно.
– Да уж, – Власов допил своё пиво.
– В последнее время я вспоминаю конец восьмидесятых и наш кооператив по продаже компьютерной техники. Какое же говно мы тогда впаривали! Но желающих было хоть отбавляй. Очереди были. Мы тогда были уверены, что это всё не навсегда. Что КГБ в своё время прикроет наши лавочки и как-то присвоит нами наработанное в пользу государственной машины.
– Да. Зажрался я от жизни этой. Я – жалкий человек, Лёня. Если бы не ты, то гнил бы я дальше по больницам и аптекам.
– Что-то ты совсем скис. Не мучайся так. Всё равно кроме тебя у меня достойных людей в друзьях не было.
– Достойный человек. Это просто смешно, – думал Власов.
– По-твоему можно было кооперироваться с Юркой, который героином торговал или с Вовчиком?
– А что, кстати, с Вовкой стало?
– Он как вернулся из Чечни пошел в бандиты. Тачки угонял. Сейчас вроде бы сидит или уже ушел в мир иной. Обидно мне за наше поколение.
– Лучше подумай, какие у нас будут дети? Если вообще будут.
