Нунчи - страница 3

Она смотрела сквозь темноту, за которой скрывался голос и улыбалась.

И чувствовала, что её улыбка повергает в ужас того, кто там обитает.

– Мне придётся тебя огорчить. Я не сдамся.

мир больше не будет прежним

– Мир больше не будет прежним?

– Мир никогда и не бывал прежним из любой своей точки. Он меняется каждую секунду. Он текуч.

– Но ты же понимаешь, что я имею ввиду? Я не про философию, а про реальность.

– И я про неё. Только твоя реальность ограничена бытием, а моя – о возможностях человека, как живого существа.

– Эй, прекращай. Я знаю, что ты мастер плести такие словесные штуки, но я не хочу ничего знать про мироздание и прочую эзотерическую чушь. Я хочу знать, вернётся ли мир к прежнему миру?

– А вот здесь нам, пожалуй, есть о чём поговорить, – хмыкнул и, немного отпив из чашки, вернул её блюдцу.

В мире была ночь. Они сидели на веранде. От чая поднимался невесомый пар, готовясь записать подслушанный диалог единственным доступным ему способом – призрачными иероглифами на холсте ночи. Пришло молчание и попросилось присоединиться к их компании. Они не возражали.

– Когда ты сумеешь почувствовать текучесть мира, его субстанцию, которая как кровь в твоём теле никогда не останавливается, тогда ты успокоишься, потому что будешь знать – всё всегда меняется. Ничто никуда не возвращается. Течение жизни бесконечно. И значит, всё чему нужно научиться – это тоже меняться, оставаясь живым. Не сетуя, не проклиная, а, будучи частью этого потока, направлять его по правильному пути.

– Ты серьезно? По правильному пути? Ты сам-то знаешь где правильный путь? Не ожидал от тебя такой дешёвой демагогии.

– Я понимаю твой скепсис, но поток состоит из всех нас. Это просто данность. Куда его развернёт зависит от каждого. И это не демагогия. Каждый из нас и есть часть самой жизни, которая течёт нами через нас. Чем больше капель в реке, тем она полноводней. Чем больше камней, тем гора выше. Важна каждая живая душа. Каждая.

– Я не могу с тобой разговаривать. Ты не видишь очевидных вещей, будто живешь на другой планете. Говоришь как грёбаный сектант.

– Ха-ха… Думаю, мы просто смотрим на разное. Скажем, если ты стоишь вон под тем фонарём у дороги, то видишь только то, что он освещает.

– А ты, конечно, зришь за горизонт?

– Нет. Я смотрю в сердце мира. И для этого мне не нужен тот фонарь.

– О! Ну, ясно, кто бы сомневался! Плебеям не дано узреть сокровенное. Мы тут мелкие козявки у фонарика околачиваемся.

– Зря иронизируешь. Знаешь в чём разница между нами? Вроде бы ни в чём на первый взляд. Мы с тобой под одним небом сидим, чай пьём, беседуем. Нам одинаково прохладно, и мы дышим одним воздухом. Мир вокруг течёт, не убивая нас сию секунду. Но есть один нюанс…

Молчание навострило уши и оттенило зависшую паузу.

– Ты боишься. А я нет. Разница только в этом. Я знаю, что буду жить в любом мире и защищать свою правду, даже если он изменится до неузнаваемости. А ты хочешь вернуться в прежнее, в то, чего уже не существует. Тебе по факту некуда вернуться, поэтому тебе и страшно.

Они молчали.

А само молчание, не сдержавшись, заговорило громко, настойчиво, позволило себе выйти из берегов и затопить всё вокруг, не переставая говорить о многом. Оно отдаляло и сближало, ссорило и мирило, огорчало и утешало, прошивая каждого из сидящих своей обнажённой и безжалостной правдой. Наконец оно выдохлось.

– Что же мне делать?