Схватив одну из корзин, потащила её на улицу. Помню, как в детстве мне было тяжело волочить эти огромные, не подъёмные для ребёнка, корзины. Приходилось вываливать всё бельё, выносить корзину и потом снова их заполнять. А учитывая мою больную ногу, давалось мне это очень мучительно.
На улице стояли специальные сани. Широкие и громоздкие, чтобы можно было разместить обе корзины и дотащить до речки. Летом на сани устанавливались маленькие колёсики.
Тащить эти сани было очередным мучением для меня. Большая, неповоротливая конструкция требовала применения большей силы, а вся нагрузка, снова шла на мою несчастную ногу. Служанки, раньше использовали специальный артефакт, который облегчал тяжёлые вещи. При помощи этого артефакта, одна служанка, могла с лёгкостью поднять сразу две корзины белья. Мне же, как рабыне, такой помощник не полагался и приходилось ощущать всю тяжесть поклажи.
Холодно! Всё тело сводит от трескучего мороза. Пальцы на руках болезненно ноют, а ночью будет ещё хуже. Сегодня явно не получиться поспать. Ног уже давно не чувствую, но продолжаю упрямо стоять на коленях, полоская в ледяной воде, последнее одеяло. Ночью снова буду мучиться от боли!
Отбив толстой палкой лишнюю влагу, закинула последнюю постиранную вещь в корзину и медленно, кусая губы от боли, поднялась. Спина никак не хотела разгибаться, затекла, от долгого стояния в неудобной позе. Еле-еле, не торопясь и осторожно разгибала онемевшее и замёрзшее тело. Желудок жалобно выл от голода.
Вокруг уже сгущались сумерки. Надо как можно скорее возвращаться. На ночь, заднюю калитку, через которую я хожу к реке, запирают. Пару лет назад, мачеха, специально заперла калитку пораньше и мне пришлось ночевать на улице, под стенами крепости. Не очень хорошие воспоминания и совсем не хочется повторения. Хотя, хороших воспоминаний, за последние девять лет и нет. Их и до рабства то не было, но в то время, хотя бы, не было так больно и холодно.
Еле-еле шла по скользкой, дорожке, спотыкаясь из-за неудобной обуви. Ноги предательски дрожали и подкашивались, норовя меня уронить. Их я почти не чувствовала. Но несмотря не на что, я упорно шла к своей цели. А цель, на данный момент, это припрятанный Майрой горячий ужин. Живот уже к позвоночнику прилип и жутко болел, прямо до тошноты.
Открыв калитку, спиной начала затаскивать неподъёмные сани во двор. Резко дёрнув за верёвку, почувствовала, что спиной налетела на препятствие, которого здесь быть не должно. Обернулась…
Лучше бы я сегодня ночевала на улице!
В сугробе сидела моя сводная сестрица Лара и возмущённо, словно сова крутила головой. И чего это, младшая госпожа делала на заднем дворе крепости? Явно пришла запирать калитку, а сейчас, словно выброшенная на берег рыба, открывала и закрывала рот. Видимо подбирает обидные слова. Сильно ей похоже прилетело. А нечего за спиной стоять!
– Ах… ты… уродина! Да как ты посмела меня толкнуть! – а вот и последствия. Сама встала на дороге, а я теперь виновата. Похоже ужин на сегодня отменяется. Я прямо вижу в её взгляде предвкушение от очередного моего наказания. – Стража! – завизжала она, переходя на высокие ноты. Подбежавшие гвардейцы помогли ей подняться и схватили меня под руки.
Лара подошла ко мне и впилась в мой подбородок ногтями, стараясь причинить мне как можно больше боли, но замёрзшее лицо мало что чувствовало.
