– Да тебе этого и не надо делать! Сам побежит, словно ты не знаешь!
– Ты отмороженная или как? – не выдерживаю я. – Он мне не нужен, так понятно?
– Только ты ему нужна! – ноет Люська. – У него мать шейку бедра недавно сломала, я ухаживаю за ней. Отец два года назад инфаркт пережил. Сейчас лучше, но стрессы ни к чему…
– Ну и зачем ты мне всё это говоришь? Я-то тут причём?!
– Ань, богом тебя молю, уезжай из города. Лёшка всё потеряет из-за своей неуёмной любви к тебе! Родители ведь просто не переживут такого позора! На заводе его тоже турнут за связь с бывшей зэчкой. В городе все возненавидят… Ну ты должна понимать, где и с какими людьми мы живём. А ты… ты же чудовище, тебя все проклинают. Не будет тебе жизни здесь, да и Лёшку утянешь в это болото. А я его люблю.
Я смотрю на одноклассницу, а вижу только пустую и бездушную оболочку. Разве кто-то – хоть кто-нибудь из них – хотя бы раз задался вопросом, что мне пришлось пережить, как я докатилась до такого? Нет. Всем было абсолютно всё равно. А мне… и подавно. Эти ущербные люди, не видящие дальше собственного носа, не способны понять, что иногда самые кошмарные поступки мы совершаем из невероятно огромной, безграничной любви.
– Так что скажешь? – вырывает меня из невесёлых раздумий голос Люськи. – Исчезнешь просто? Не станешь Лёшке жизнь ломать?
Даже забавно, что на протяжении всей беззаботной жизни мы окружаем себя подобными людьми, которые готовы затоптать, отобрав последний ломоть хлеба! И ведь раньше я считала бывшую подругу чуткой и отзывчивой девушкой. А теперь она, прекрасно зная, что мне некуда податься, так просто толкает меня в заботливо приоткрытые двери в половине четвёртого утра в январскую ночь.
Я создаю подобие улыбки и киваю:
– Обещаю. Не навсегда, но увидимся нескоро. Встану на ноги и верну свою квартиру. А пока… будь счастлива, Люська.
От её перекошенного выражения лица в моей груди вспыхивает маленькая искорка радости. Пусть недоброй, неправедной. И пусть гаснет столь же скоро, едва затеплившись, но я чувствую это. Чувствую хоть что-то, кроме пустоты и боли.
С опостылевшим уже чемоданом шумно спускаюсь по лестнице, раздумывая, что делать дальше. Завтра, точнее, уже сегодня мне нужно отметиться в отделении полиции и получить справку. А там будет целый месяц, чтобы хоть как-то устроиться – найти работу и снять жильё.
Сейчас в моём кармане слишком мало денег, и я не могу себе позволить даже аренду койко-места. Большую часть причитающихся мне средств я уже истратила на дорогу, и мне едва ли приходится выбирать.
Возвращаюсь на вокзал и сажусь в зале ожидания. Здесь, хоть и прохладно, но всё же лучше, чем на улице. Сижу до восьми утра, так и не сомкнув глаз. Страшно, что обворуют и останусь я даже без этих скромных пожитков.
В отделение полиции иду через магазин. По пути перехватываю булочку и питьевой йогурт. Это единственная еда за сутки, не считая Лёхиных бутербродов. Какая же я жалкая! Такими темпами скоро начну скучать по тюремной баланде! А больше всего по нарам. Мне сейчас даже храпящая сверху Шурочка – двухметровая богатырша с копной рыжих кудрей – и та кажется лучше всего происходящего.
И словно мне мало того самого происходящего, на углу РОВД я нос к носу сталкиваюсь со свекровью. Бывшей, если быть точной.
Таисия Николаевна брезгливо поджимает губы и сощуривает свои ведьмачьи глаза. Делает несколько шагов ко мне и с размаху залепляет мне звонкую пощёчину.
