– А плохая? – очень тихо спрашиваю я.
Михаил Юрьевич отрывает взгляд от наших с Лизой неровных розочек, смотрит на меня пару секунд, потом раздраженно поджимает губы и отворачивается к окну.
– Никто не будет ремонтировать школу… – догадываюсь я по его лицу.
– Ну не Петрович точно, – морщится Михаил. – Он решил подать в отставку! Твой приезд, – смотрит на меня с вызовом, – считает своим последним исполненным долгом перед жителями!
– Но… – начинаю я несмело. – Но кто-то же придет на его место? Там же должны быть бюджеты и запланированные работы… – поднимаю взгляд на Михаила. – Разве нет?
Он фыркает и рывком встает из-за стола.
Нет.
Если бы жесты и движения можно было записать словами, то это совершенно точно было бы “нет”.
Михаил открывает холодильник, достает сметану в стеклянной банке. Явно домашнюю. Щедро заливает ею огурцы, солит…
Все это делается с таким выражением лица, будто непосредственно огурцы виноваты в моем сюда приезде. Или в чем-то еще…
– Они школу хотят закрыть! – наконец рявкает он. – В деревне полный первый класс набрать можно! А они говорят, что проще детей в Костенки возить! Автобус готовы выделить! По нашим дорогам! Час туда, час обратно, а в распутицу все два, если вообще доедешь!
Михаил раздраженно бросает ложку, та громко звякает, и в кухне повисает тишина…
– Он считал, что к нам никто не поедет учителем, – вздыхает Михаил и вдруг поднимает взгляд на меня.
Совсем другой. Не такой, как раньше. Сейчас он смотрит не с претензией, а с любопытством и вроде как даже с одобрением.
– И откуда ты такая взялась?
– Из Москвы, – отвечаю коротко и опускаю взгляд.
Не буду же я каждому встречному-поперечному рассказывать, что меня жених бросил… Или не жених он мне был… Жених – это тот, кто жениться собрался, а он…
Вдруг снова в горле встает ком, и, наверное, что-то такое видно по моим глазам, что Михаил вздыхает и, немного растягивая слова, миролюбиво упрекает меня:
– Так! Договаривались же сырость не разводить! – откидывается на спинку стула.
О чем-то думает, потирая короткую бороду.
– Ты права, раз ставку учителя не закрыли, значит, и бюджет на ремонт школы должен был быть. Надо-ка узнать, – он сводит брови. – В обход Петровича. Ну, – награждает меня почти добродушным взглядом, опять вздыхает, – а пока поживешь тут. Думаю, за пару недель мы поймем расстановку. Считай, – он снова взял ложку, подхватил салатник и щедро насыпал мне на тарелку огурцов, – ты в отпуске!
– В смысле тут? – я распахиваю глаза. – А что, в деревне никто больше жилье не сдает?
Михаил аж замирает, с недонесенной до рта вилкой.
– А чем тебе мой дом не угодил? – спрашивает с явной угрозой в голосе.
– Я… – с опозданием понимаю, что сморозила. – Я… просто не хотела вас стеснять.
– Дом на четыре спальни, нас двое, – ответил, как отрезал, – не стесняешь!
Мне осталось только перестать спорить и благодарно кивнуть.
Макароны с мясом после дороги показались пищей богов, а потом Михаил вскипятил еще и сладкий чай, а к нему подал варенье. В общем, к концу ужина я уже не думала о трудностях трудоустройства и действительно чувствовала себя почти в отпуске.
– Позвольте, я помою, – попробовала я взяться за грязные тарелки после ужина. – Хоть как-то отблагодарю, – пожала плечами.
– Позволяю, – хмыкнул Михаил и… распахнул посудомойку. – Таблетки для нее под раковиной.
Ой-ёй… А я такой пользоваться и не умею! Федор это считал излишеством, про мою родную семью и говорить нечего.
