Кошусь на мужчину. Ему самому помощь нужна. Как ребенок тоже. Только большой очень.
Зову его еще несколько раз. Бесполезно. Не пинать же его? Руки заняты ребенком.
Искупав малышку, вытаскиваю ее, крепко прижимая к себе. Мгновенно сама становлюсь мокрой. Без помощи сложно одной держать ребенка и одновременно укутывать его в банное полотенце. Кое–как справляюсь.
А мужчина все так же стоя спит.
– Николай, – тереблю горе–папашу за предплечье. – Николай, – приходится звать громче, – мы помылись. Дайте пройти.
Открыв глаза, тупит некоторое время. Обводит влажное помещение мутным взглядом.
Глаза у него темно–карие. Почти черные. Ресницы длинные, густые. И тонкие лучики усталости на лице.
– Я что, заснул? – хриплым от сна голосом спрашивает.
– Да. Вы все пропустили. Верочка накупалась, теперь я попробую ее уложить спать. Можно пройти?
Он будто не слышит. Трет лицо ладонями, проводит по прилично отросшим волосам пальцами. Только после этого более–менее осмысленным взглядом смотрит на меня. Как будто первый раз видит.
Без каких–либо эмоций переводит взгляд на кулек в моих руках с румяной чистенькой мордочкой, молча отодвигается, освобождая проход.
Выходим из ванной.
Несу малышку в ее комнату. На пеленальном столике осторожно раскрываю, делаю легкий массаж. Девочке нравится.
Каждое свое действие комментирую, а Верочка слушает и все–все понимает. Мурлычет что–то себе под нос, улыбается.
Расчесываю ее шелковистые волосики щеткой.
– Умненькая девочка. Красавица!
Надеваю на нее памперс, поверх – легкий комбинезончик–слип, шапочку с ушками в тон ему. Получилась милая куколка. Пупс.
Мокрая футболка неприятно холодит кожу и липнет к телу. Это такие мелочи. Зато ребенок больше не плачет.
Спиной чувствую присутствие мужчины. По шумному сопению понимаю – не спит.
– Нужна бутылочка с кипяченой водой. Сделаете? – не оборачиваясь, спрашиваю.
Не хочу светить мокрой одеждой, стесняюсь.
Через пару минут приносит.
Верочка жадно пьет водичку. Глазки слипаются. Туго пеленаю ее, а потом ношу по комнате на руках, укачивая и напевая простую мелодию.
Николай куда–то делся.
Не удержавшись, дарю уснувшей малышке нежный поцелуй в лобик, кладу ее в кроватку, укрываю тонким одеялом со зверушками.
Тушу большой свет, оставив ночник.
Еще немного любуюсь спящей девочкой. На сердце радостно, что она успокоилась и теперь даже улыбается во сне.
Выхожу из комнаты, не до конца прикрыв дверь.
В ступоре останавливаюсь от представшей моим глазам картины.
Отец малышки спит на диване. Не разделся. Будто просто присел, но сон его сморил, и он завалился на подушку, согнув ноги в коленях.
Сколько он без сна, раз его без конца рубит? Очевидно, очень–очень долго.
С минуту разглядываю заросшее бородой лицо, пытаясь представить его без нее. Наверное, он красивый. И не настолько стар, как мне показалось изначально. Просто из–за усталости на лбу, переносице и возле глаз собрались морщинки, плюс щетина, все это прибавило ему лет десять.
Бедолага, – качаю головой и укрываю пледом, тушу свет.
Выхожу из комнаты, осматриваюсь.
Справа по коридору еще одна дверь, подозреваю, там спальня. Не знаю, что мной движет, возможно, простое женское любопытство, но я оглядываюсь на Николая, проверяя спит ли он.
Спит.
На цыпочках подхожу к закрытой двери.
В груди барабанная дробь, ладошки потеют, по спине холодок.
Не знаю, что увижу там, боюсь, но ничего не могу с собой поделать, толкаю дверь.
