– Иди ко мне малышка, – осторожно, придерживая головку, беру плачущую девочку на руки.
Воркую с ней, устраивая ее на левой руке, придерживаю правой. Прижимаю к себе. Покачиваю.
Надо же, руки помнят, как обращаться с младенцем!
– Вот так. Удобно тебе, хорошая моя?
Малышка затихает, прислушиваясь к моему голосу. Чмокает губками, инстинктивно ищет грудь, бьет меня кулачком. Меня топит нежностью к этому крохотному существу. Как? Как можно позволять ей плакать?
– Тебе просто хотелось на ручки? – улыбаюсь ей, подушечками пальцев поглаживаю пухлые щечки. – Надоело лежать в кроватке? Скучно стало? А–я–яй, никто девочке внимания не уделяет…
Это камень в огород ее отца! Он вернулся, занял опять место в проходе и так же без эмоций наблюдает за мной. За нами. Молча.
Никаких отцовских инстинктов не замечаю в нем. Уверена, он с роддома такой чурбан с ребенком. Бессердечный, чёрствый сухарь!
– Не плачь, куколка. Сейчас мы с тобой поедим. А нет, твой папа сказал, что ты уже кушала. Значит, водичку попьем или просто погуляем, да, моя хорошая? Как тебя зовут?
– Как зовут вашу дочку? – приходится обратиться к истукану.
– Никак.
– В смысле никак?
Пожимает плечами.
– Ребенку нужно имя. Вы же ждали свою дочку, выбирали имя…
Прикусываю язык.
Что–то страдальческое мелькает в темных глазах мужчины.
Я задела его за больное. Он совсем недавно потерял жену, рана еще свежая, воспоминания болезненны. Здесь все напоминает ему о прошлом, где он был счастлив. Он тоскует очень.
Вика говорила, что он любил жену. Сильно любил.
Они вместе ждали рождение ребенка. Мечтали. Планировали растить ее вместе.
А теперь ее нет.
И даже дочка, плод их любви, не может затянуть его рану, растормошить, отвлечь.
Я не имею права осуждать его за бесчувственность.
– Мне так жаль… – произношу шепотом, не смея отвести взгляд от лица великана. Реально жаль. Так жаль, что в горле застревает ком, а из глаз вот–вот брызнут слезы.
– Вера… – с трудом выдавливает из себя мужчина.
– Что? – моргаю часто–часто, пытаясь вкатить слезы обратно, но все равно приходится отвернуться, чтобы смахнуть капельку со щеки плечом.
– Дочку зовут Верой.
– Вера, Верочка. Какое красивое имя, тебе идет, – сглотнув ком и улыбнувшись, снова обращаюсь к девочке.
Гуляем с ней по комнате. Покачивания на руках действуют успокаивающе на малышку.
– Вы ее купали сегодня? – спрашиваю ее отца.
– Нет.
– А вчера?
Стоит, хлопает ресницами.
Кого я спрашиваю, – мысленно закатываю глаза.
Ванночка с этикеткой до сих пор!
– Нужно искупать. Наберите ванночку. Градусник у вас есть?
Вопросы задаю машинально. Ответа не жду.
Шарю глазами по комнате. Градусник в виде оранжевой рыбки лежит в прозрачном пластиковом чемоданчике с сосками и погремушками.
С ребенком на руках по–хозяйски лезу в чемоданчик, достаю рыбку, протягиваю ее горе–папаше.
– Температура воды должна быть тридцать шесть градусов. Идите уже!
Странно, но гризли слушается. Этот огромный мужчина, по возрасту прилично старше меня, выполняет мои команды, не пререкаясь.
Спустя минуту слышу шум воды.
– Папа сейчас наберет Верочке водички, будем купаться, да? – улыбаюсь, глядя на лупоглазую малышку. – Будет наша девочка чистенькой, спать будет долго–долго, крепко–крепко, да, моя хорошая?
