Трогаю ее пальчики. Они сжимают мой палец. Теплые, значит, ребенок не замерз, плачет по другой причине.
Беззубый ротик вот–вот разразится новой порцией крика.
– Тише, девочка, тише, сейчас мы разберемся, что с тобой. Да?
– Она голодная, наверное, – поднимаю глаза на ее отца.
Гризли прошел следом за мной, встал в проходе, смотрит зверюгой, что я делать собираюсь. Одно неверное движение и кинется.
Но при дочке, наверное, не посмеет.
Ага. Она кроха совсем.
А он сам темный, стоит в темноте, один силуэт вижу.
Страшный какой.
Пожимает плечами.
– У вас врач был? После выписки из роддома к вам должна была прийти патронажная сестра.
– Была.
Уже хорошо.
– Она должна была оставить вам график кормления.
– Там. На кухне, – взмахивает головой.
– Когда вы кормили дочку в последний раз?
– Час назад, – оглянувшись назад, видимо, чтобы посмотреть на время, ответил.
– Возможно, смесь не подходит, поэтому животик болит. Или газики…. А может быть она пить хочет или… – вспоминаю, что еще может быть, – или она вздрагивает во сне и пугается, надо пеленать.
Да что с ним говорить? Стоит чурбаном бесчувственным, плечи опустил. Такой не кинется.
– Мне нужно помыть руки. А вы пока возьмите дочку на руки, пусть она почувствует, что не одна.
А то бросил тут ее одну, ори сколько хочешь.
Шмыгаю мимо него в сторону ванной. Благо, планировка стандартная, где она примерно находится знаю. И даже нахожу выключатель.
Быстро мою руки. Намыливаю, смываю, снова намыливаю.
Когда я училась в десятом классе, у нас на площадке почти год жила семья с маленькой девочкой, такой же крохой Варенькой. Ее мама как–то попросила помочь ей, я согласилась. Тетя Лена многому меня научила в уходе за малышкой. Сейчас эти знания как раз пригодятся. Вот, например, это – дважды помыть руки, прежде чем брать ребенка.
Поднимаю глаза, смотрю на себя в зеркало. Оно отражает блеклую девушку с красными от волнения щеками и обветренными губами. В расширенных черных зрачках с зеленой каемочкой – страх вперемежку с решительностью.
– Во что ты ввязываешься, Анечка? Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – разговариваю со своим отражением.
Мне просто жаль ребенка, – оправдываюсь. – Малышка не виновата, что у нее нет мамы. А папа…
Главное, чтобы папа был вменяем. В конце концов, я просто хочу помочь крохе. Это неправильно, что она так много кричит. Я даже не уверена, что у меня получится, но не сидеть же сложа руки, терпеть страдания ребенка. Она, вон, опять заходится криком.
Попробовать стоит.
Вытирая руки о полотенце, быстро осматриваюсь. На полках стоят женские баночки – шампуни, бальзамы, гели, кремы… Как будто их хозяйка живет в этом доме…
Мужской шампунь, гель для душа, пена для бритья.
В ванной стоит детская ванночка. На ней еще этикетка из магазина.
Он не купал малышку?
На стиральной машине кусок детского мыла, шампунь, мочалка и стопка пеленок. Все новенькое, в упаковках.
Сама стиральная машина закончила стирку и мигает огоньком.
А ребенок все плачет. Жалобно так, устало.
Что это за отец такой, что не знает, что с собственным ребенком делать?
Я все понимаю, у него горе, но ведь у маленькой девочки тоже! И ей в сто крат тяжелее! Она только плакать и умеет.
Вика говорила, ему соседи помощь предлагали, почему отказался?
Несусь обратно в детскую.
Папаша на руки малышку так и не взял. Вообще с места не сдвинулся. Я уже начинаю подозревать, что подруга права и ее сосед реально умом тронулся.
