От Аньки вкусно пахло. Моим шампунем и гелем от душа – да. Но и ещё чем-то, давно позабытым, сжимающим сердце так сильно, что я даже на миг испугался.
Подумал малодушно: а может, ну его? Всю эту катавасию с контрактом, местью, прочей ерундой? Пусть катится на все четыре стороны. Жил же я как-то без неё все эти годы? Долгие годы даже и не вспоминал – что правду таить?
– А сейчас ты восьмая няня, которую разрисовал под хохлому мой сын, – всё же сказал, кидая на неё безразличный (как мне казалось) взгляд.
Анька упала на стул. Сникла. Плечи у неё сдулись. Тоже на мгновение. А затем она встала и, держа спину ровно, как на подиуме, вышла походкой от бедра вон.
Я растерялся. Смотрел ей вслед. Думал чёрт знает что. Она собралась в таком виде бросить меня с водкой наедине? Я не согласен. Не согласен я!
Пока я паниковал, Варикова вернулась. Уселась назад, достала из сумочки зеркальце и ватные диски, разложила их, как хирургические инструменты, и потянулась к пакету. Достала бутылку, сама открутила пробку. А я только сидел болван-болваном и наблюдал за её действиями.
Её стремительное бегство из меня дух выбило. Соображать здраво я не мог. Сидел и пялился, как она ватный диск щедро поливает водкой и деловито трёт нос, разглядывая себя в зеркальце.
– Ой, Аня, а что ты делаешь? – это сонный Ромка появился в дверях. Заспанный, волосы торчком. В груди снова всё сжалось. От умиления и любви. От тревоги, что я в очередной раз – плохой отец. Так хотелось сделать для сыновей больше, гораздо больше, а у меня никак не получалось.
Ромка таращился. Аня повернулась к нему лицом. Маркер не особо оттирался, а нос покраснел у неё ещё больше от интенсивной тёрки.
– Смываю боевую раскраску. Пока мы с тобой спали, твой брат Медведь играл в индейцев. Маркерами меня разрисовал.
– Медведь? – у Ромки заливистый заразительный смех. Я ещё не видел ни одного человека, кто бы устоял перед его обаянием и хотя бы не улыбнулся в ответ.
А ещё я знал одну страшную вещь: Ромка не такой уж невинный цветочек и обаяшка. Если человек ему не нравился, он похуже Мишки будет. Не пакостить, нет. Для этого он чересчур бесхитростный, но и прямота его приводила к тому, что уж если Ромке кто не нравился, то это надолго, если не навсегда.
Анька ему нравилась. Вольно или невольно – вопрос десятый. Но то, что он её принял – факт, который ещё больше убеждал меня: она нам нужна. И пока что в качестве няни куда больше, чем на должности руководителя.
Компания не умрёт, а вот остатки моей семьи разваливаются на части. Кто-то должен быть цементом. Возможно, именно Варикова – та самая надёжная субстанция, что сумеет склеить невозможное.
– Ага, – подтвердила Анька. – Медведь-топтун, видишь – наследил. И теперь я Харли Квин[1]. Биты мне не хватает.
– Будешь Мифку бить? – округлил глаза Ромка.
– Скорее, отбиваться, – вздохнула Анька и продолжила водочные процедуры.
Она повернулась к Ромке почти спиной, когда потянулась за очередной порцией водки.
– Ой! – восторженно воскликнул мой сын. – Зайка! – бесхитростно озвучил он мои мысли.
Анька недоумённо обернулась. Рука её застыла возле рта, который она тоже без особого успеха пыталась оттереть. А я замер. Неужели она не заметила? Да быть такого не может!
– Какой зайка? – испуганно посмотрела она на пол, выискивая мифического зайца. Она что, думает, у меня здесь зверинец? Вполне хватает помоечного Фиксика. На большие подвиги я вряд ли согласен.
