Не сдержав порыва на очередном болезненном крике, Тан Цзэмин выскользнул в окно, чтобы вскочить на Игуя и помчаться в сторону резиденции. В те мгновения, когда он влетел в зал и замер под темным потолком, взглянув на истекающего кровью Лю Синя, ему показалось, что он обезумел. Тан Цзэмину потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы сосредоточиться на действиях, изо всех сил контролируя их и не давая необузданным потокам энергии разорвать всех в том зале.
Сидя на постели, Тан Цзэмин долго смотрел на лицо Лю Синя, терзаясь виной за то, что пришел слишком поздно.
– Я должен был почувствовать это раньше. Прости меня…
Опустив взгляд на израненную лодыжку, Тан Цзэмин начал дрожащими кончиками пальцев наносить лечебную мазь. Нога выглядела такой худой и хрупкой, что ему казалось, надави он чуть сильней – и она разобьется на осколки подобно хрупкому льду. Выступающие косточки у самой стопы едва не прорезали собой тонкую кожу – настолько худым он был. Только сейчас Тан Цзэмин понял, насколько истощенным телесно и духовно был Лю Синь под всеми слоями своих просторных светлых одежд; насколько слабым и беззащитным он был против заклинателей и жестоких людей, которые обнажали против него клинки. Но даже такой он всегда двигался вперед.
Одновременно Тан Цзэмин ощущал темное удовлетворение от того, что только он мог видеть слабость этого человека. Только он мог заботиться о нем и видеть его забывшимся в бессознательном бреду. Для всех остальных Лю Синь был непоколебимым и стойким: его могли пытать часами, но он все же не предал друга и не уступил; его могли окружать снега и ветры, но он шел вперед так, что даже Тан Цзэмин не мог угнаться за ним; его могли сбивать с ног жестокость и боль, когда на него набрасывались темные твари, но он все равно поднимался и давал им отпор. В последнее время на все вопросы о его самочувствии Лю Синь отвечал: «Я в порядке». И только Тан Цзэмин знал, что этот человек задыхается в кошмарах, крича от боли и ужаса; только он знал, как его успокоить, чтобы Лю Синь безмятежно проспал до рассвета.
Лю Синь иногда выглядел так, словно не смог вернуться с войны в горах Сюэ. Иной раз Тан Цзэмин замечал, как стекленеет его взгляд, направленный на огонь, когда он сидел возле камина с очередной книгой и чашей вина. Лю Синь мог сидеть так несколько часов, о чем-то размышляя и не замечая ничего вокруг – в том числе и самого Тан Цзэмина, неотрывно следящего за каждой переменой выражения его глаз.
Лю Синь ни с кем не обсуждал увиденное в горах, а вместо ответов на вопросы только переводил тему, предпочитая все держать в себе, словно проживая те дни снова и снова. Он несколько изменился после возвращения в глазах Тан Цзэмина. Изменились его шаги, движения и даже дыхание. Лю Синь больше не боялся проходить мимо лавок с демоническими масками и не шарахался от вида уродливых тао-те; он не боялся вида крови или ранений и все чаще погружался в изучение книг по боевым искусствам, сидя у камина по вечерам. Лишь в эти несколько дней Тан Цзэмин обратил внимание на те самые книги, которые ранее принимал за сборники легенд, столь любимых его ифу. Лю Синь все так же улыбался ему, Сяо Вэню и остальным своим друзьям, однако при этом мало походил на себя прежнего. Его побледневшее осунувшееся лицо несло на себе отпечаток войны, но Тан Цзэмин и представить не мог, что этот хрупкий человек может перенести столь жестокие пытки холодом и смертью и все еще находить в себе силы улыбаться людям.
