Ньюфаундленд - страница 8

– Но вы так и не сказали, по поводу концепции. Для чего всё это?

– Я уже говорила, что изучала биологию. И вот с этой, естественнонаучной позиции, мне очевидно – какую бы благожелательную чушь не внушали людям, возникают ситуации, когда логическое мышление блокируется, стоп-сигналы не срабатывают и общество, дискретно, превращается в стаю, движимую инстинктом самосохранения. Моя инсталляция – предупреждение. Вы слышали, в Берлине недавно прошло факельное шествие? Ну, ну, успокойтесь, это не за вами.

Залман не понимал. Поначалу он испытывал неприязнь к этой женщине, но после того, как она завела разговор, Залману показалось, что, пожалуй, с ним еще никто не общался так откровенно и она, похоже, никому не желала зла, но все же возражал.

– Вы любите шокировать публику.

– Станьте ещё пенять Яблоку на то, что выдаёт новую модель, когда вы на прежней и отпечатков не оставили. Это моя работа, к тому же, не единственная.

– Да, я знаю.

– Однако, я должна извиниться за то, что вас травмировал опыт общения с моим экспонатом. Вы, евреи, болезненно относитесь к некоторым деталям прошедшей войны.

– У меня неоднозначное отношение к этому событию.

– Не поняла.

– Если бы первый муж моей матери не погиб там, меня вообще бы не было на свете, как и многих других, впрочем.

– А что с ним произошло?

– Подорвался на мине в Нормандии.

– Необычно.

– Да, евреи это не только холокост.

– А как вас занесло сюда?

– О, это долгая история. Я жил в Бруклине, в Боро Парке…

– Да вы, оказывается, толстосум!

– Вы знаете, есть такой анекдот: Моня, я люблю читать антисемитскую прессу. – Почему? – Я здесь живу, еле свожу концы с концами, а почитать, так мы правим всем миром.

– Забавно.

– Это про меня. Перед тем, как попасть сюда, я тихо жил на свою пенсию, до этого преподавал в Нью-Йоркском Политехническом.

– А ваша семья?

– Жену я давно похоронил, дочь выросла, преподает в Филадельфии.

– Но билет в этот "хоспис” стоит немерено, как же вы…?

– Если вам интересно, расскажу. Как-то, на Пурим, я отправился в синагогу. Не то чтобы я очень религиозен, хожу туда как в театр. После чтения Мегилы прошли в банкетный зал. Как водится, покушали, выпили. Мимо моего кресла бегали костюмированные жертвы Марвел, дети. Ко мне уже подступали эти мысли: «Зачем я сюда пришёл?», но тут за мой столик подсел Цион. Это очень, очень богатый человек. Он не спеша расспрашивал о том, о сем. Появился собеседник – захотелось напиться. Почему нет? Цион не отставал. Мы выпили за Пурим, за свиток, за евреев.

Когда уже не отличали Амана от Мордехая, Цион сказал: «У вас, Залман, тоже есть дочь, вы поймете меня. Помните Адину, она отличается своенравным характером, её боятся даже мои старшие сыновья. Думал, пошла в меня, не придавал значения – пройдет с возрастом. Напрасно. Опухоль мозга сама собой не проходит. У меня есть деньги. Я хочу помочь девочке перехитрить смерть.»

Рядом с Боро Парком находится Бруклинский Чайна – таун. Цион вел дела с тамошними китайцами. Он часто повторял: «Китайцы – те же евреи, только азиатские». Помимо прочего, они рассказали ему, что в Китае, в подземной клинике, проводят криоконсервацию, по секретной методике, не то что «это разводилово» здесь. И он решил отправить свою дочь в Китай, чтобы ее заморозили, а потом вылечили.

Цион продолжал: «Но я знаю ее, она может шалить там, может навредить себе. За ней нужно приглядывать. Вы, Залман, уже не молоды. Если вы поедете с ней, я оплачу вашу, как её… криоконсервацию. Это большие деньги, вы столько не заработали. Кто знает, может это правда, вы снова станете молодым и здоровым.» Мы еще пили вино, топали ногами, проклинали Амана. Я подумал: «Сколько мне осталось?» и согласился. Как говорится в старом анекдоте: «…двадцать долларов, есть двадцать долларов». Но я уже столько раз жалел об этом, боюсь моих сил не хватит…