Ньюфаундленд - страница 7

– Види те ли, Залман, мой папа – профессор журналистики, а мама корреспондент ZDF и я окончательно рассорилась с отцом после одного случая, в университетском кампусе…

– Но при таких родителях вы должны были стать типичной левачкой.

– Да, тем более меня окружали друзья отца и с детства я «варилась» в густом соусе, приправами к которому были: коммунизм, социализм, маоизм, мультикультурализм, и постмодернизм.

– Но что же тогда?

– Некоторые студентки на факультете биологии, где я училась, испытавшие приступ коллективного психоза на митинге, стали доносить на преподавателей, которые имели неосторожность слишком вольно, по их мнению, объяснять гендерные различия. По сути, это была попытка контролировать наши мысли, ограничивая лексику.

Задумалась…

– Что же с вами случилось на острове?

– На острове? Ах, да. Помню, очень доставали активистки. Как только я отлучалась, тут же писали на машинах левацкие лозунги и чертили знаки. В то время я была весьма энергичная перфекционистка и считала, что мои экспонаты должны выглядеть аутентично. Я ненадолго покинула мой остров, купила нитроэмаль (она оказалась самая дешевая и быстро сохла), растворители и перекрашивала машины кистями. Когда я, в очередной раз, восстанавливала узор хаки, эти идиотки кидались помидорами и яйцами. Окончательно одурев от испарений растворителя, я отправилась мыть голову в морской воде, доставая из волос помидорные семечки.

Меня окликнул продавец сувениров, которого обитатели Сан Джорджо (церковный сторож и полоумный продавец раскрасок) звали Гуерино. Он наблюдал за моими злоключениями, как я цыганила там и предложил комнату, рядом, на острове Файзолла, за совсем символическую плату. Я ответила ему, что если отлучусь ночью, эти ненормальные, пожалуй, могут перекрасить мои машины целиком. К вечеру, однако, активисток не было, зато я заметила молодых людей, которые молча, глядя сквозь меня, проплыли на лодке. Стычки с активистками, мысли об отсутствии денег и безвыходность ситуации держали меня в напряжении, обострили инстинкты. Я почувствовала, что будет лучше воспользоваться предложением Гуерино, не испугалась, просто поняла, что так нужно сделать. Мне удалось нормально помыться и выспаться впервые за много дней. А утром мне сказали: «На острове случился пожар». Еле дождалась вапоретто, чтобы добраться до моих экспонатов.

Вокруг закопченных железяк уже собрались любопытные и журналисты. Кто-то ночью замотал проволокой дверь в моё убежище и закинул внутрь бутылку с горючим. Поскольку там же я хранила растворители и краску, машина сгорела целиком. Изогнутый пламенем люк никак не хотел открываться. Журналисты ждали спасателей, когда достанут под их профессиональные объективы мой обгоревший труп. Я подошла к ним и процитировала слова сенатора Лонга о том, что фашизм будущего станет называться антифашизмом, о том, что я думаю по поводу экспонатов на выставке «Репортаж с фронта», предложив макет жилого комплекса для «беженцев» сразу обнести вышками и колючей проволокой чтобы локализовать преступность. Меня обвинили в том, что я сама подожгла машины, «цинично эксплуатирую институцию», «использую левые методы в правых целях» и вообще – популистка.

На следующий день мою инсталляцию демонтировали, чем я была вполне довольна, поскольку денег, как я уже сказала, у меня не осталось. Организаторы, впрочем, не остались внакладе – от шумихи с этими экспонатами пресс-досье выставки распухло так, как барышни на полотнах художника Кустодиева. А меня это научило двум вещам: более основательно планировать финансовую сторону проектов и доверять своим инстинктам.