Фокси выбежал на улицу, которая начиналась после черной (как юмор Белого локона) тропы. Харон, возможно, обрадовался, ведь они вышли в какое-то другое темное место (нет, просто Харон плохо различает образы, и они на самом деле вышли на ту же самую улицу, что и в прошлый раз).
Забинтованный человек приподнял шляпу, чтобы поля больше не мешали ему лицезреть темную площадь со старыми фонарями и полуразрушенными домами (с разбитыми окнами и скрипучими порогами). Фокси узнал шорохи, доносящиеся с каждой гостиной. Это место просто запечатало их.
– Здорово. Здесь любят поиграть с гостями. А такие игры любят только одни существа. Такие же как отец Тишины. Наверно, сделаю его главным злодеем в своей книге.
Ночь обнимала Харона и Фокси (это еще раз доказывает тот факт, что она не злее дня и утра, и что люди сами наполняют вещи смыслом: ночь темна, а темнота ОЗНАЧАЕТ зло, день светлый, а свет означает добро. Но, ответьте на простой вопрос: если ночь сменяется днем, то это и в правду похоже на борьбу? Неужели добро, идя ВОЙНОЙ на зло, остается добром? Тогда просто зло в светлом нападает на зло в темном, но никто из СОПЕРНИКОВ не может быть добром. Добро проявится тогда, когда прекратит войну и по-настоящему решит проблемы. День не воюет с ночью, они друг друга дополняют, так же, как и свет дополняет тень. А зло – это отнюдь не вампир, и ему плевать, насколько светло в твоей кожаной комнате), и не предпринимала никаких попыток испугать их. Харона беспокоили только исчезающие и возникающие из ниоткуда портреты.
Город изо всех сил пытался не шуметь. Покой лишь иногда нарушал скрип форточки (а Лили еще на что-то жаловалась в «слегка» потрепанном агентстве) или треск потолка под дырявой крышей. И эти звуки как летучие мыши стаей набрасывались на героев, слетаясь на треснувшую площадь. В каком-то из домов, похоже, делали перестановку, а где-то разбивали бутылки. На самом деле в мире происходит гораздо больше чертовщины, но когда ты гуляешь по мертвому городу, услышать жизнь хочется как никогда (но если в такие моменты ты ее слышишь, стоит задуматься, а не погулять ли где-нибудь в другом месте).
Харон ходил по тротуару то в одну, то в другую сторону, а Фокси чесал своим животом траву. Он подскочил и что-то буркнул по-собачьи, уставившись на Что-то позади Харона.
– Ну, здравствуй, котик, – сказал Харон.
Затем мумия повернулась к коту, чтобы присесть и протянуть ему лапу. Кот подал свою лапку в ответ, и я бы до сих пор удивлялся, как Фокси не отгрыз эту черно-белую лапку в приступе ревности, если бы я не знал, что… А, впрочем, забегать вперед нельзя.
– Да ты у нас такой вежливый, – Харон положил руку на голову котика и хорошенько потрепал его шерсть.
– Мя-я-я-у, – ответил собеседник.
– Что такое? – спросил Харон.
Кот вырвался из руки Харона и ринулся, как могло показаться, подальше от такой «ласки», но очень быстро бездомный остановился и посмотрел на волшебника (напоминаю, что у этого котика были слегка специфичные глаза, похожие на широко раскрытые человеческие органы зрения, от чего особо впечатлительные должны испытывать дискомфорт, наблюдая, как это животное поворачивается в их сторону). Харону повезло, что он повидал многое на свете, и простые стеклянные глаза (на фоне всего происходящего) не могли причинить увечья выпускнику академии Страйкхерта.
Кот промяукал и отбежал подальше. Там он снова обернулся.
