О бихевиоризме - страница 2

Но где находятся эти чувства и душевные состояния? Из чего они состоят? Традиционный ответ заключается в том, что они находятся в мире вне физического измерения, называемом разумом, и что они имеют умственную природу. Но тогда возникает другой вопрос: как психическое событие может вызвать или само быть вызванным физическим событием? Если мы хотим предсказать, что сделает человек, как мы узнаем ментальные причины его поведения и как мы можем вызвать чувства и состояния ума, которые побудят его вести себя определенным образом? Предположим, например, что мы хотим заставить ребенка съесть полезную, но не очень вкусную пищу. Мы просто делаем так, чтобы другой еды не было, и в конце концов он ест. Получается, что, лишив его пищи (физическое событие), мы заставили его почувствовать голод (психическое событие), а поскольку он почувствовал голод, он съел полезную еду (физическое событие). Но как физический акт лишения вызвал чувство голода и как это чувство привело в движение мышцы, участвующие в проглатывании пищи? Существует множество подобных загадочных вопросов. Что с ними делать?

Думаю, самая распространенная практика состоит в том, чтобы попросту их игнорировать. Можно верить, что поведение выражает чувства, предвидеть, что человек будет делать, угадывая или спрашивая его о том, что он чувствует, и изменять окружающую среду в надежде повлиять на чувства, не обращая практически никакого внимания на теоретические проблемы. Те, кого такая стратегия не вполне устраивает, порой прибегают к помощи физиологии. Считается, что разум в конечном итоге должен иметь физическую основу. Как недавно сказал один невролог, «сейчас все признают тот факт, что мозг обеспечивает физическую основу человеческого мышления». Фрейд верил, что его сложнейший психический аппарат в конце концов будет признан физиологическим, а ранние интроспективные психологи называли свою дисциплину физиологической психологией. Теория познания, называемая физикализмом[1], утверждает, что, когда мы занимаемся интроспекцией или испытываем чувства, мы наблюдаем за состоянием или деятельностью нашего мозга. Однако основные трудности возникают, когда мы переходим от теории к практике: мы не можем предвидеть, что сделает человек, наблюдая непосредственно за его чувствами или нервной системой, и не можем изменить его поведение, влияя на его разум или мозг. Но в любом случае мы, кажется, не сделали хуже, игнорируя философские проблемы.

Наиболее четкая стратегия – отказаться от поиска причин и просто описывать действия людей. Антропологи могут рассказать об обычаях и нравах, политологи – придерживаться линии бихевиорализма[2] и фиксировать политические действия, экономисты – собирать статистику о том, что люди покупают и продают, арендуют, кого нанимают, сколько сберегают и тратят, производят и потребляют, а психологи – изучать их взгляды и мнения. Все это можно сделать с помощью прямых наблюдений или систем записи, а также интервью, анкет, тестов и опросов. Изучение литературы, искусства и музыки часто ограничивается формами этих продуктов человеческого поведения, а лингвисты могут обойтись фонетикой, семантикой и синтаксисом. Можно сделать своего рода предсказание по принципу: если люди часто что-то делали, они, скорее всего, сделают это снова; они следуют обычаям, потому что им принято следовать, они демонстрируют избирательные или потребительские привычки по тем же причинам и так далее. Обнаружение организующих принципов в структуре поведения – таких как «универсалии» в культурах или языках, архетипические модели в литературе или психологические типы – может позволить предсказать даже ранее не встречавшиеся случаи поведения.