Я был единственным, кто не ходил в сад. Мать работала на дому. Шила платья, шторы, брюки, вязала шарфы и свитеры.
На первом этаже жила тетя Тома. Тетя Тома была всегда веселая и всегда под хмельком. Часто она напивалась до отключки и засыпала возле дома на лавочке или прямо на земле. Один раз я подошел к ней, а у нее задралась юбка. Я долго смотрел на ее красную задницу, похожую на мандариновую корку, выглядывавшую из грязных застиранных трусов с огромной нештопанной дыркой. После чего она, словно почувствовав, проснулась, повернулась ко мне и, улыбнувшись беззубой улыбкой, сказала:
«Сиську хочешь?»
Я с криком убежал и всегда держался от нее подальше.
У нее было много «ценителей ее импозантности». У матери ни одного.
Они били ее.
Грабили ее.
Бросали ее.
Писали на нее заявления.
Она не злилась. Прощала всем и умерла в 44 года. Кажется, от рака печени.
В тот год я пошел в школу.
* * *
Школа номер 66.
Я не суеверный, но все же это был не лучший вариант для учебы.
Обшарпанные стены.
Малолетние наркоманы на заднем дворе с цветастым пакетом, красными глазами, заторможенные, но с неизменным вопросом: «Филки есть?»
Отваливающаяся штукатурка в спортзале.
В первый же день собрали деньги на новые обои. Белые, с нелепым узором.
Восьмой класс «Г» боялась вся школа. Второгодки, подростки из сложных семей, хулиганы – каждый второй стоял на учете в детской комнате милиции. Все с облегчением выдохнули, когда они закончили девятый класс и, отметив выпускной, разлетелись по всем улицам и подворотням нашего города.
Я сидел с толстым Ваней, каждый урок он доставал из рюкзака пирожные, бутеры или пирожки, делал вид, что уронил ручку, и ел их под партой. Еще он редкостно портил воздух и громко ерзал на стуле, пытаясь замаскировать свои мерзкие пуки, но я их слышал и чувствовал. Я зажимал нос, я зажимал рот, я носил медицинскую маску, но это не спасало. Он был намного больше меня, я даже не мог его поколотить. Я называл его вонючкой, а он только разводил руками и говорил: «Да брось ты». Я отсаживался от него. Каждый день я отсаживался от него, но классная заставляла вернуться на место и отчитывала, постукивая указкой по своей шершавой ладони. Все ржали надо мной, показывали пальцем, зажимали носы. Я кричал, что он Ваня, потому что воняет. Классная стыдила, говорила, что я все выдумываю, что я хулиган, что меня тоже надо было отдать в «Г» класс, и вызывала мать в школу. Однажды я демонстративно встал и объявил всем: «А Ваня жрет, смотрите!». После чего отодвинул парту. Ваня злобно смотрел в мою сторону и грозил кулаком, доедая увесистую котлету. Но классная и на этот раз ополчилась на меня, утверждая, что:
воспитанные мальчики так себя не ведут,
что, конечно, это нехорошо, но Ваня гораздо крупнее меня, а значит, ему нужно чаще и больше есть,
что я совершенно нетерпелив к недостаткам других и, следовательно, сам ничем не лучше,
что я буду сидеть с ним до тех пор, пока не научусь быть терпеливым,
что я – ябеда, а ябед никто не любит,
что лучше бы я в знаниях был таким дотошным, а то с двоек на тройки перебиваюсь, и это в первом-то классе.
Я ненавидел этого Ваню.
К счастью, весной он с родителями переехал в Пермь и теперь уже портил жизнь пермяцким школьникам.
Ну и за что мне это все?
Третья стадия.
За это?
Да за мое терпение мне как минимум десять очков бонуса от кармы полагается. Если не двадцать.
