С тоскою взираю на поле,
За полем бурьян, конопля.
Здесь прежде в зеленой юдоли
Стояла деревня моя.
В Сибирской глуши-глухомани,
Вдали от проезжих дорог,
Услышишь и ныне в елани
Весной глухарей говорок.
Коряжину заводь закружит
В изгибе нескорой реки.
Тут тишь с ароматами дружит,
Кивают во след васильки.
Дом отчий с рядами поленниц
Мне память рисует, живит…
Стою, как последний лишенец,
Забыв, что судьбой не забыт.
Дороги у нас – топи-хляби,
Чтоб твердо учились ходить.
И шли – мужики, да и бабы,
Умея Отчизну любить.
И ждали, терпели и ждали —
То с фронта, а то с лагерей…
Коль пили – всегда похмелялись
Нелегкой судьбиной своей.
Родитель скупой был на слово,
Под хмуростью думы тая…
Лишь изредка, после «второго»
Рассказами нас присмирял.
Про беды, войну – незлобиво,
О друге – до горькой слезы…
Мол, жизнь-то, она не шутлива,
Мотай, мол, себе «на усы».
Откуда напасти такие,
Чтоб горькую чашу взахлеб?..
Знать, горю нельзя без России,
Как русской стезе без колдоб.
Присел у реки под репейник.
Гляжу на течение вод.
А тишь, как у неба келейник,
В далекое детство зовет.
Тут время меня не обманет,
О случае помнит душа, —
В избе тогда спал на диване,
Невинностью детской дыша.
Но пенье меня разбудило…
(Поверьте, ей Богу, не вру).
И свет очень яркий и милый
Струится в окне, по двору.
И – птица! Поющая птица!
Белее любой белизны…
Как может такое забыться?..
Быстрей забываются сны.
Поутру бегу через сени,
Ползу на поленницу дров…
И плакал, наверно, в смущеньи, —
Снег чистый – и нету следов.
Но след был оставлен – незримо.
Я после его увидал.
И крылья святых Херувимов —
Точь-точь, как у птицы, – узнал.
Деревня, родная деревня?!..
Бурьяном вся Русь заросла…
Сермяжной слезою издревле,
Молитвой и верой жила.
