О чем я молчала. Мемуары блудной дочери - страница 22

Мой дед по отцовской линии Абдол Мехди Нафиси

Исфахан моего деда был аскетичным, полным страха и подавленных эмоций, но в неопубликованной части своих мемуаров отец говорит о другом Исфахане, представлявшем собой шоу разнообразных сексуальных извращений. В его воспоминаниях чиновник высокого ранга спит между двумя своими красивым женами; другой соблазняет мальчиков, включая моего отца, приглашая их поплавать в своем саду. Тут отец делает отступление и размышляет о сексуальном голоде иранцев, особенно среди юношей; он считает, что это в конце концов приводит к педофилии.

Он с любовью описывает красочные религиозные фестивали, особенно Мухаррам, когда шииты оплакивают мученическую смерть имама Хусейна в битве при Кербеле в Ираке. В ходе праздничных ритуалов толпы выходят на улицы посмотреть, как сотни и даже тысячи людей шествуют по улице, избивая себя тонкими цепями в знак солидарности с замученным имамом и его последователями. Некоторые при этом одеты в черные рубашки, разорванные на спине цепями; другие – в белые саваны. Фестиваль – один из редких случаев, когда мужчины и женщины могут свободно находиться рядом в общественном месте, не боясь, что их накажут. Траур по святому, с гибели которого прошло более 1300 лет, – странный способ выразить подавленные желания, и тем не менее все без исключения выходят на улицы, чтобы посмотреть на церемонию и театральное представление, изображающее мученичество Хусейна. Отцовский кузен Юсуф говорил, что этот праздник – лучший повод пофлиртовать с девушками, и делился с отцом историями своих «побед», которые обычно заключались в том, что ему удалось украдкой пожать кому-то руку. Отец рассказывал, что до начала двадцатого века священнослужители были не только охранителями религии и морали, но также следили за строгостью чувств и частной жизнью людей. И разве мы могли предвидеть, что случится, когда в нашу жизнь войдут другие картины, звуки, запахи и вкусы, вино и рестораны, танцы, иностранная музыка и открытые отношения полов? Когда все это будет конкурировать со старыми ритуалами и традициями и даже их заменит?

В своих мемуарах отец описывал тех, кто жил в этом старом мире: свою робкую и добрую молодую мать, которая редко смотрела в глаза даже собственным детям; фанатичного дядю, постоянно пытавшегося спасти заблудшего племянника от адского пламени; благочестивых педофилов, напоказ учивших скромности, но вдали от посторонних глаз совращавших своих племянников и племянниц. Сейчас меня поражает даже не столько то, как в таком городе, как Исфахан, могло сосуществовать такое множество противоречий – это свойственно любому большому городу – сколько то, что мой отец всерьез хотел опубликовать эти истории. Публичный человек его поколения должен был быть очень дерзким или наивным (называйте как хотите), чтобы раскрыть так много личного о себе.

Если бы моя мать обращала внимание на отцовские истории, она, возможно, нашла бы в нем то, что искала. Его жизнь казалась намного романтичнее, чем все, что я знала о Саифи. Он был бунтарем в своей большой семье. Его старший брат абу Тораб, любимчик родителей и очень умный человек, стал врачом, женился на приличной девушке и любил свою жену Батул, добропорядочную благочестивую женщину из той же семьи, что и его мать. Отец был вторым по счету ребенком и не дотягивал ни до абу Тораба, ни до Карима, который в детстве был послушным и подобострастным, а вырос и стал самым религиозным и консервативным из всех девяти детей. Мой отец же был непутевым сыном; его бесконечно наказывали за мелкие проступки. В неопубликованных мемуарах он описывает, как бунтовал против ультрарелигиозного дяди, строгого учителя, даже против отца, а позже – против правительства. Он почему-то считал, что обостренное чувство справедливости и бунтарство – одно и то же. Рассказывал, что когда в восемнадцать лет решил уехать из Исфахана, тамошнее закрытое общество и узколобое учение отца уже сидели у него в печенках. Своему фанатично религиозному дяде он писал, что не может верить в Бога, который закрыл вход в рай всем, кроме нескольких сотен шейхитов. Он также не хотел жениться по договоренности. Вероятно, его взгляды на брак сформировались, когда он пытался примирить пуританское религиозное воспитание со своими более романтическими стремлениями. Родители уже подыскали ему «подходящую» жену. Он же отказался даже рассматривать ее кандидатуру; позже она вышла за его младшего брата.