– Лучше бы денег дали на историю! – вдруг громко перебил генерала юный техник Юра Четверкин.
Газетчики охотно осклабились, застрочили вечными ручками. Генерал остался стоять с открытым ртом. Казаринов махнул рукой:
– Пускайте!
В одной из пролеток «в группе девушек нервных, в остром обществе дамском» сидел с лорнетом поэт-декадент Царевококшайский.
– Джулиус, в небо, – томно позвала змееподобная фаворитка.
– Чувствую демонический зов, – проговорил поэт. – Земля, голубой шарик…
Взревел мотор «Киев-града».
Дамы замахали белыми шарфами.
– Свят, свят, свят, – тайком крестился о. Илья.
К Лидии подошел Брутень. Он был бледен и кусал губы.
– Газетчики, фотографы, речи… – нервно заговорил он. – Как они быстро забыли Мациевича, Руднева, Пиотровского… Лида, мне что-то не нравится в этом полете, надо остановить Павла. Я дам ему денег, продам «паккард», я сам, наконец, полечу…
– Замолчи, Валерьян, – сказала Задорова. – Поздно спохватился.
Пока разбегается самолет и волнуются провожающие, мы слышим тихие переговоры полковника Отсебятникова и его агентов.
– Ваше высокобла…
– Убью, мерзавцы!
– Пардон, месье Отсебятников, но Пирамиды здесь нет.
– Фотографируйте всех, кто подходит к Лидии.
Лидия идет по аэродрому, следя за самолетом Казаринова. За ней как тень тянется Юра Четверкин. Он тоже смотрит в небо, и на лице его, как в зеркале, отражаются чувства Лидии.
Лидия и Вышко-Вершковский.
Лидия и дамы.
Лидия приближается к Ивану Задорову. Они о чем-то тихо переговариваются. Лицо девушки вдруг искажается ужасом. Тишину, в которой слышалось лишь щелканье полицейских фотоаппаратов, прорезает отчаянный крик Юры Четверкина:
– Мотор остановился!
Дым, странный призрачный дым стелется по аэродрому, и сквозь него мы видим фигуры бегущих, охваченных ужасом и отчаянием людей… Дым, дым, дым…
– Вчерашняя катастрофа обернулась для нас удачей, ваше превосходительство, – докладывает полковник Отсебятников генералу. – Меня давно тянуло на завод «Дедал». Я чувствовал это аве ле нэз, как говорится, носом… – он рассыпал на столе снимки.
Генерал морщился от подагрических болей и мигрени.
– От вас, полковник, разит, как от ломового извозчика…
Полковник хохотнул:
– Тайная война, Иллиодор Борисович! Итак, Пирамида пригрелся на «Дедале» под видом обер-мастера. Взгляните на братца с сестрицей. Каково?
– Ежедневно одно и то же – преступники, авиаторы, гниль, отсебятина, ложь, ржа, – стонет генерал. – Когда это кончится?
– Года через три-четыре, – бодро утешил его Отсебятников. – В 16-м или 17-м мы их ликвидируем.
Прямо на аэродроме среди аэропланов шла панихида по Павлу Павловичу Казаринову. Собравшиеся в скорбном молчании слушали слово епископа Михаила.
– Один за другим гибнут идеалисты-мечтатели, настоящие подвижники знания. Царство воздуха не хочет вторжения сынов тверди земной в его тайные неизвестные сферы и мстит, жестоко мстит…
В траурном собрании мы видим много знакомых лиц, собственно говоря, почти всех героев этой повести.
Вот Валерий Брутень, склонив голову, он еле слышно твердит самому себе:
– Я ни в чем не виноват, я ни в чем не виноват…
В глубине возле зеленого забора примостились техники «Дедала». Юра Четверкин вытаскивает из-за пазухи и передает Мише свой чертежик, еле слышно шепчет:
– Вот причина катастрофы. Не хватило тяги, аппарат дал крен почти на восемьдесят градусов, бензин прекратил поступать в карбюратор, мотор стал…
