О Христе по-другому. Подлинный смысл Страстей Христовых - страница 25

И вот мы снова оказались прямиком внутри реставрации старого уклада, если только речь не зайдет вообще о подобии космического закона, метафизического порядка, взбаламученного грехом, такого, что даже Богу приходится ему подчиниться.

«Христос удовлетворил и восстановил порядок справедливости». Но в чем состоит этот «порядок справедливости»? Идет ли тут речь о законе, установленном Творцом, но так, что бразды правления упущены и его уже не изменить? Почему? Из страха критики, из страха, что придется пересмотреть все Творение ради изменения законов? Или налицо что-то вроде метафизического закона, вроде закона непротиворечия, который существует сам по себе, не сотворен, не по воле Бога, как бы поверх самого Бога, как бы врученный Ему?

Пастор Узьо предлагает тут свой вариант, который уже не апеллирует к понятию греха, а только к равновесию между счастьем и несчастьем, удовольствием и страданием. За годами тучных коров должны последовать года тощих коров, как во сне фараона, истолкованном Иосифом (Быт 41: 1‒26). Кто слишком много пьет, того наутро подстерегает похмелье, кто слишком много курит, того может настигнуть рак легких. Речь идет о разновидности равновесия, а не о настоящем наказании. Но, задает он сам себе вопрос, кто же устанавливает «эту логику компенсаторности? И какова та сила, которая должна эту логику задействовать и применять? Можно подумать, что это сама природа, часто обожествляемая…, но можно также рассудить, что такой принцип справедливости и регуляции – это сам Бог. Тогда Бог рассматривается как персонификация закона Справедливости и мудрости Природы. И здесь тоже не нужно торопиться поскорее оставить такую точку зрения». Но из всего вышесказанного он делает выводы: «Повторять неустанно и навязчиво, что Бог есть любовь, напоминает метод Куэ, потому что не из чего этого не видно и ничего это не объясняет, и тем более не объясняет страдание»63. По крайней мере, здесь все ясно, хотя мы опять оказались далеко от свидетельства мистиков.

Какие бы нюансы ни отличали этот закон, очевидно, что закон этот столь абсолютен, что даже сам Бог-Отец ничего не может против него предпринять, вплоть до того, что Ему приходится мириться с агонией, муками и смертью собственного Сына, чтобы суметь наконец нас простить? Все узловые точки предложенной системы тут. Вместо еще одной попытки все объяснить, отец де Мантьер, не стесняясь, приводит цитату из Мадлен Дельбрель, что смерть Христа нужна была для нашего спасения. Все это затем, чтобы успокоить наше любопытство касательно этого вопроса и заставить нас проглотить тупик мысли, не протестуя.

Я с трудом могу себе представить, как отец блудного сына вынужден сначала выпороть старшего, чтобы суметь простить младшего. Тогда, от одного только этого нюанса, вся история из чудесной и потрясающей превратится в жуткую. Когда Христос говорит блуднице, которую хотели побить камнями: «Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши» (Ин 8: 11), то Он не требует для нее никакого замещающего наказания, менее жестокого, но восстанавливающего «порядок справедливости». Он освобождает вполне и всецело от всех кар. Прощение полное, щедрое и окончательное. То же относится и к грешнице, возлившей миро на ноги Его и вытершей их волосами: «Прощаются тебе грехи» (Лк 7: 48). То же самое происходит и с расслабленным: «Прощаются тебе грехи твои: … встань, возьми постель твою, и иди в дом твой» (Мф 9: 2‒7; Мк 2: 5).