О клиросе и не только. Несерьезные рассказы - страница 3

Муж нашей певчей Саша был алтарником. Сейчас он – отец Александр, настоятель большого храма в Щелкове. Саша со смехом рассказывал, как он начинал свое служение. В Гребневе тогда служил отец Дмитрий Дудко – недолго, его арестовали, – а Саша был духовным чадом отца Дмитрия. Приходя в алтарь, Саша, вместо того чтобы помогать священнику, «устремлял очи на небо» и углублялся в молитву. Сначала отец Дмитрий не делал Саше замечаний, но наконец, не выдержав, попросил: «Саша! Ты так усердно молишься, помолись, пожалуйста, и для меня, попроси, чтобы кадило перелетело ко мне по воздуху!»

Когда я стою на нашем Митрофаньевском клиросе и священник выходит с Чашей, читает положенные молитвы, я часто вспоминаю тогдашнего настоятеля гребневского храма отца Михаила. Когда он выходил причащать, то всегда говорил так:

– Подходя к Чаше, не креститеся, дабы не толкануть Святую Чашу.

Я вспоминаю это «не толкануть», и сразу вспоминается другое, разное, гребневское…

За пение в хоре мы получали деньги, и немалые по тем временам. Но, зная, что я работаю в школе и не обременена семьей, регент платила мне по-разному: то десять рублей, то двадцать. В то время в деньгах я не нуждалась, но каждую литургию неотступно мучилась вопросом: сколько мне сегодня заплатят, десять рублей или двадцать?

Отец Аркадий очень быстро решил мою проблему:

– Знаешь, Ниночка, – отец Аркадий всегда говорил очень ласково, но мог быть очень строгим, – когда тебе заплатят двадцать рублей, ты лишние десять отдай в храм, как пожертвование, тебе полегчает, вот увидишь! – И правда, все как рукой сняло.

Лето. Певчие разбрелись по усадьбе, в которой стоит храм. Мы ждем венчание, но брачующиеся все не едут. Навстречу мне идет отец Аркадий и очень радостно сообщает:

– Все в порядке, Нин! Они не приедут, но мы их повенчаем заочно!

– Заочно? – Я ошарашенно смотрю на батюшку.

– Ну как же ты не понимаешь? Мы ведь отпеваем заочно, а сейчас повенчаем заочно! – Тогда так непривычно было, что священник тоже может шутить.

Говорить об отце Аркадии и не вспомнить, не вздохнуть о матушке Соне…

Когда она умерла, многие, кто молился о ней, видели ее во сне. А моей подружке матушка Соня не приснилась ни разу. И Аля обиделась на матушку, даже, обращаясь к ней, укорила: «Вот, матушка Соня, я заботилась о тебе, а ты про меня забыла!» И через какое-то время Аля видит во сне очень радостную матушку, которая, обращаясь к ней, говорит: «Да люблю я тебя! Люблю!»

В Гребневе был замечательный дьякон отец Иероним, сейчас он – настоятель храма во Фрязине и очень любим своими прихожанами. Однажды я на минутку зашла в его келью и увидела книгу Виктора Астафьева. Тогда меня это так поразило…

С отцом Иеронимом всегда было интересно. Его очень любили маленькие девочки отца Федора Соколова, и он их любил. Отец Иероним часто рассказывал о своей учебе в семинарии. Однажды он сдавал предмет, которого совсем не знал (надо упомянуть, что отец дьякон был в то время очень занят на приходе, учиться ему было действительно некогда). Преподаватель молчал. Молчал и отец Иероним. И вдруг от отчаяния он решился:

– Батюшка, простите! Почему-то хорошее в голове не держится, зато всякая ерунда сидит крепко!

Священник-преподаватель смягчился и, приподняв брови, глядя поверх очков, спросил:

– Ну, в каком году Русь-то крестили?

– В 988-м!

– Ладно, троечку поставлю.

Помню год, когда была поздняя Пасха. Люба провела с нами спевку, пропели канон и стихиры Пасхи. Некоторые пошли спать. Но мы с несколькими певчими и, конечно, маленькими девочками отца Федора (их спать не уложишь, если рядом отец Иероним) под руководством отца дьякона затеяли костер.