О клиросе и не только. Несерьезные рассказы - страница 6

Надо сказать, что Алеша мне очень нравился, он был тихим и милым юношей, очень застенчивым. Но о дружбе с молодым человеком, о замужестве я, тогда ревностная христианка до кончиков ногтей, не могла и подумать. Алеша приезжал еще несколько раз в Гребнево, а потом стало слышно, что он ушел в монастырь. Я очень рада за него.

Позже, когда эта «ревность не по Богу» понемногу сошла на нет, я влюблялась очень часто. Иногда подходила на исповедь и, не улыбаясь, не шутя, а действительно переживая, говорила:

– Батюшка, я влюблена в двух человек!

Отец Дмитрий отвечал в свойственной ему манере:

– Хорошо, что не в трех!

Я поясняла:

– Мне нравится Алексей Павлович и Володя.

– Алексей Павлович женат, – отвечал батюшка (этого я не знала), – а Володя тебе не пара.

Вот так. Как говорили у нас в институте: «Пять минут позора – и все!»

На самом деле жить одной, когда тебе за тридцать, очень непросто. Настроение бывает такое мучительное, что трудно передать. Читаю в «Лествице» о том, что монашеская жизнь выше естества. Я, конечно, не монахиня, но мне тоже очень трудно. Иду опять плакаться к батюшке.

– Нин, ну что тут поделаешь, да и с твоим здоровьем это невозможно, это будет тяжкий крест.

– Батюшка, а дети? Ведь почти у всех есть дети!

– Ну, дети… Хочешь, я тебе еще один садик дам?

Я вела Закон Божий в детском саду…

Как-то мы ехали с одним священником на машине на кладбище, служить панихиду, и заговорили на эту тему.

– Тяжело тебе, Нин! – посочувствовал он.

– Знаете, батюшка, меня спасает одна вещь: у меня легкость в мыслях необыкновенная, как у Хлестакова…

В молодости больше всех за мной ухаживал Дима. Он был младше меня, терпел все мои выходки, резкие черты характера. Находил меня по всем адресам, а ведь жили мы в Подмосковье, а он в Москве. Даже когда он был уже женат, а наша семья снова переехала в другой городок, он каким-то чудесным образом нашел нас. Я часто вспоминала его. Как-то весной я шла из своего подшефного детсада и, зайдя в метро, увидела Диму. Мы не виделись несколько лет.

– Нинка, – сказал он, – это ты! Я все время о тебе думаю, ты мне даже приснилась недавно!

От таких слов сердце мое затрепетало. Он рассказал о себе, что у него растет дочка. Присели мы ненадолго и договорились обязательно в скором времени встретиться. Дима дал свой номер телефона, я должна была ему позвонить. После этой встречи я на крыльях прилетела домой (то есть к Матвею Исааковичу), села на кровать и стала перебирать все слова, которые он говорил мне. Вспоминала, вспоминала, а потом подумала: что же я делаю, ведь он женатый человек! И так мне сделалось жалко себя, так жалко, что я зарыдала во весь свой певческий голос. Матвей Исаакович оторвался от телевизора и пришел посмотреть, что происходит. А я, как женщины на похоронах, вожу головой из стороны в сторону и причитаю. Он посмотрел-посмотрел на меня и, как умный человек, вернулся к своему телевизору. Звоню подруге: так и так. Подруга, настоящая христианка, строго говорит:

– Ты не должна с ним больше видеться!

Я опять реву:

– Мне бы только в последний раз на него посмотре-е-еть!

И тут моя дорогая подруга, не отличавшаяся утонченностью и любовью к стихам, говорит вдруг очень поэтично:

– Знаешь, вот он встретится с тобой и принесет своей жене меньше тепла. И вообще, Нин, какие из нас с тобой жены, кто нас возьмет замуж…

Слова о теплоте, которой станет меньше, так на меня подействовали, что звонить я не стала. И потом еще очень долго, делая пересадку на «Новокузнецкой», всегда боялась смотреть на ту скамейку, на которой мы сидели с Димкой…