Отцепила от себя его руку и соскочила вниз с седла. Слегка подвернула ногу. Урод! От обиды хотелось…хотелось убить кого-то. Привез, чтобы гадости говорить, чтобы издеваться. Сволочь. Просто насмехается надо мной. Наслаждается властью своей! Ненавижу! Зря с ним поехала! Надо было не приходить! Ублюдок ди Мартелли! Точно, ничего не изменилось.
– Куда?
Рыкнул позади меня.
– Домой!
– А пришла тогда зачем?
– Сказать, чтоб не ходил сюда, ясно?! Или думал, я на свидание с тобой пришла?
Догнал верхом, плетется рядом.
– А чего возле реки не сказала? Кататься поехала!
– Ты не дал. Пожалела тебя, убогого. Вдруг расстроишься. У тебя и так жизнь не сладкая. Пауков не любит никто.
Получи, сволочь. Ощутила наслаждение, когда он побледнел.
– Ну так говори сейчас! – голос стал жестче, мягкие нотки исчезли. – Хватит жалеть!
– Я и говорю! Папа все еще бьет тебя? Загоняет в яму? – дергается, как от пощечин. – Не таскайся ко мне! Я замуж выхожу скоро! И тоже тебя не…
Соскочил с коня, догнал и за руку к себе развернул. Челка кудрявая на глаза упала, сверкают так, что страшно становится, и рот перекосило, ноздри раздуваются от едкой злости.
– Не выйдешь! – зашипел мне в лицо.
– Выйду! Понял? Выйду! Уеду к нему и любить его буду. Он красивый и хороший, не то что ты. Паук мерзкий! Тебя все ненавидят!
Пока говорила, Сальва за шею меня держал и со мной шел. Наступая. Он вперед, а я спиной назад. Так, что едва носочками земли касалась, посреди вереска, колосья с цветами по ногам бьют, путаются в юбке.
– Не выйдешь, сказал!
– Выйду! Еще как выйду!
Назло. И чем сильнее перекашивается его лицо, тем больнее мне хочется ударить. Могла б, разодрала б в кровь.
– Нравится он тебе?
– Еще как нравится! Не то, что ты! Каждую ночь о нем думаю!
Оступилась, и мы вместе в заросли упали, я навзничь на спину, и он сверху, успел ладонь мне под голову положить. Молчим оба, и я ощущаю тяжесть его сильного тела, вижу так близко черные глаза и губы.
– Я больше нравиться буду. Обо мне думать будешь, поняла?!
– Ни за что!
– Будешь, Вереск, будешь.
Ладонью лицо мое гладит, щеку, скулу, шею. Слышу, как дыхание учащается и взгляд глубже становится, страшнее.
– Отпусти…
А сама вперед подалась и, пытаясь освободиться, нечаянно губами в губы его ткнулась, в ответ он громко застонал и набросился на мой рот. Сильно, безжалостно, грубо. Словно я его сорвала своим прикосновением. Так, что в глазах потемнело и стало больно. Я за губу укусила и ощутила, как прокусила. Но он не оторвался от моего рта. Продолжил терзать, пока я не ответила на поцелуй, пока не начала толкаться языком в его наглый язык. Пальцы сами в волосы непослушные впиваются, треплют их, мнут. Оторваться не могу. От переизбытка эмоций хочется разрыдаться, но он вдруг отпрянул назад и рассмеялся нагло мне в лицо.
– Уже лучше целуешься, малая!
Я пощечину влепила и тут же застыли оба. Стало страшно, что даст сдачи. Опустила взгляд на его нижнюю губу – кровоточит. Внутри все защемило, перевернулось. Приподнялась и нежно прижалась к ней губами, попробовала на вкус его кровь. Сладко-горькая. Как слезы. Сальва тут же смял меня руками, бросил обратно на примятый вереск. Навис сверху… Красивый, порочный, опасный. Я бы отдала ему свою девственность прямо сейчас, если бы он захотел.
9. Глава восьмая 2003 год
Сицилия. Палермо 2003 год
Одним тобой душа моя полна.
В ней нет краев, нет времени и дна.
