А словам мамы про Сальваторе я не поверила. Люди разное болтать умеют. Про меня тоже много чего говорят. Особенно в деревне. Вдалеке послышался какой-то топот, и я резко обернулась, и сама не поняла, как улыбаюсь, и глаза от радости распахиваются все шире.
Он был верхом на красивом коричневом жеребце. Прогарцевал рядом, осаждая коня и объезжая меня с разных сторон. В седле держится так, будто всю жизнь только этим и занимался. На цыгана похож. Волосы чернющие и глаза эти дьявольские, а белая рубашка ярким пятном выделяется на смуглом теле. И дух захватило, как только увидела.
– Опоздала, малая.
– Могла вообще не прийти.
Он вокруг меня гарцует и сверху вниз смотрит, поводья в руках смотрятся божественно дерзко. Какие же у него красивые пальцы. Длинные, мощные с выступающими костяшками.
Сальваторе ко мне наклонился, ладонь протянул.
– Поехали!
Я даже не спросила куда, схватилась за него и тут же оказалась впереди в седле. Посадил легко, как невесомую пылинку. Мужская рука тут же требовательно обхватила за талию, по-хозяйски, властно. Коня пришпорил, и от скорости, от понимания, что я творю нечто ужасно недозволительное, нечто преступное, закружилась голова.
– Не могла, – шепнул мне в затылок и обжег своими чувственными губами, коснулся языком ямочки на затылке, повел вверх к кромке волос. Не знаю, как для кого, а для меня это было даже больше, чем секс, которого у меня никогда не было. И он прав, не могла. Я настолько увлеклась им, что тогда готова была на что угодно.
– Не спросишь, куда мы скачем?
– Если не утопил, то что может быть страшнее?
– Думаешь, нет ничего страшнее, Вереск?
– Ты хочешь меня напугать?
Рука сильнее сжала мою талию, и я всей спиной ощутила его мощную, горячую грудь.
– Нет… предупредить.
– Разве уже не поздно?
Спросила нагло и накрыла его ладонь своей рукой, сплетая наши пальцы. Ощутила, как шумно выдохнул мне в волосы, и закусила губу.
– Ты права, – шепнул мне в ухо, – поздно. У тебя был выбор сегодня. Если бы не пришла…
– Но я пришла.
– Доверяешь?
– Да…
Ладонь накрыла мне глаза. И дальше я ничего не видела. Мне и не надо было. Лишь ощущать его запах, слышать, как свистит ветер в ушах, как скрипит под нами седло. Ветер свободы, ветер любви, ветер первого сумасшествия. Сильного, как ураган, и безбашенного, как сама юность.
Осадил коня, а рука все еще закрывает мне глаза.
– Чувствуешь запах?
Да, я чувствовала. Пахло вереском. Сильно, ярко, сочно.
– Когда я приезжаю сюда… Я могу тебя почувствовать.
Убрал руку от моих глаз, и я чуть не задохнулась от красоты. Целые поля вереска. Колышущиеся сиреневые волны, освещенные луной так ярко, что видно каждый колосок. Сердце забилось быстрее, стало тяжело дышать. И я буквально ощущала, как вздымается моя грудь.
– Меня почувствовать? – переспросила завороженно, не веря, что слышу это от него.
– Представить твои страшные, уродливые, фиолетовые глаза. Как у мутанта, и жалеть жениха твоего, придурка. Он хоть видел, на ком женится?
– Что?
Я пнула его локтем в живот. От неожиданности задохнулась.
– А что?
Скалится сзади. Доволен собой. Похож на того ублюдка в саду, который лапал сучку белобрысую.
– Ничего не изменилось. Как была страшной шмакодявкой, так ею и осталась. Или ты думала, я тебя на свидание привез?
– Я о тебе вообще не думаю! Отпусти! Руки убрал! Сам ты страшный! И, да, видел! Сто раз видел. Стихи мне пишет. Умирает от любви ко мне. Потому что любить умеет. Не то что эгоистичные, никому не нужные придурки!
