О культуре и не только - страница 57

Люди, которых много, вызывают активное желчеотделение у людей, которых мало. Тот, кто сам – будто шагреневая кожа на лице стареющей кинодивы, в натяжечку, – не выносит других, щедро одаренных, избыточных. Не понимает, зачем так безоглядно расстаралась природа – ведь при разумной экономии из этого материала пять человек можно выкроить. Но природа, слава Богу, не жадный Вартан из армянской сказки, переложенной на стихи Михалковым. «– Быть может, выкроишь все шесть? – Могу, раз надо так! – Где шесть, там – семь! – сказал Вартан. – Идет! – сказал скорняк»…

Михалкова не просто было много. Его много и осталось. Теперь только в нашей памяти. Но уже навсегда.

19.01.2010

СТО ДЕСЯТЬ ЛЕТ назад в деревне Глотовка на Смоленщине родился Михаил Исаков. Будущий великий поэт Исаковский. Тот, кто однажды крупным почерком вывел: «Выходила на берег Катюша…»

Он с тринадцати лет страдал болезнью глаз, которая регулярно грозила полной слепотой, потому буквы в рукописях год от года становились все больше. Под конец жизни Исаковский пользовался только фломастерами – иначе написанного не разбирал.

Он никогда не был модным и, может быть, потому не устаревает. Об Исаковском не спорили критики. Разве что первый сборник – «Провода в соломе» – подвергся обструкции, но за 2 8-летнего автора вступился в «Известиях» Максим Горький.

Михаил Исаковский прожил тихий, не героический век. Воевать по болезни не мог. Свой эвакобыт в Чистополе описывал с поистине пушкинским даром укладывать прозу в стихи: «Дрова таскаю. Печь топлю в квартире. Курю какой-то невозможный мох. Варю и ем картошку в вицмундире, как выразился здешний педагог»… Однако в том, что 9 Мая – до сих пор главный праздник страны, и. о. национальной идеи (за неимением оной), – не в последнюю очередь заслуга Исаковского.

Он дружил с Александром Твардовским, уважал Александра Фадеева, симпатизировал Алексею Суркову. Не участвовал в гонениях, но и не бросался грудью прикрывать гонимых. Сочинил множество барабанных виршей про Ленина и партию, обращался с приветами к Ворошилову, Буденному, Калинину. В 1945-м создал едва ли не главный шедевр советской сталинианы: «Мы так Вам верили, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе». И в том же победном году – «Враги сожгли родную хату…» Песня Матвея Блантера – тогда она называлась «Прасковья» – прозвучала по радио лишь однажды и попала под запрет как упадническая. Вплоть до 1960-го – когда ее под свою ответственность исполнил в «Лужниках» Марк Бернес.

Исаковский бесконечно, терпеливо и подробно отвечал на письма дилетантов, исправляя огрехи стиля, утешая, что-то советуя. Как правило – поискать другое применение в жизни… «Вполне согласен с Вами, что у нас довольно часто печатают слабые стихи. Но это трудно уничтожить, так сказать, в административном порядке. Слабые стихи исчезнут со страниц нашей печати лишь тогда, когда будет изобилие хороших…» Слабые исчезли вместе с хорошими.

Помощи просили не только графоманы. Выхлопотать пенсию, найти беглого алиментщика, прислать редкое лекарство, дать соседу по даче трешку на опохмел – Исаковский покорно служил народу и талантом, и статусом. Из письма дочери Лене, 1947 год: «Многие почему-то считают, что я все могу, что для меня все открыто. Поэтому и родственники и не родственники, и знакомые и незнакомые считают своим долгом обратиться ко мне… Никому не приходит в голову, что, может быть, мне и самому трудно…»