Теперь пришел черед пошутить работодателя.
– Ну что ж, примерно такого обмена мнениями я и ожидал. Потом будут вторые уговоры, и только на третий раз вы скажете «да». Показываю свою визитку, чтобы вы просто запомнили номер моего телефона. – Пожилой показал на десять секунд бумажный прямоугольник, на котором написано было лишь «Терехин В.Б.». – Запомнили? Звать Виталий Борисович. В отчете о личных контактах о нашей встрече лучше не упоминать. Могут возникнуть нежелательные для вас подозрения. Я понятно выражаюсь?
От этого школьного шантажа вся ситуация стала для капитана скучной и малоинтересной.
– Я могу идти? – сухо спросил он.
– Идите.
Зацепин вышел из машины. На водительское место сел охранник, и «мерседес» уехал. Когда Петр подошел к своей «семерке», щекастый приветливо взмахнул рукой и двинулся прочь. Через пару секунд его уже и след простыл.
Со времени поездки к куратору прошла уже неделя, а тоска Алекса все не проходила, став из острой и отчаянной тягучей и непрерывной. Отныне он действительно во всем мире остался один, абсолютно один. Несколько раз, когда вокруг никого не было, у него на глазах выступали слезы – так было жаль и себя, и своих родителей-неудачников, и ту приятную, комфортную жизнь, бывшую у него совсем недавно, и то великолепное будущее в Штатах, которое уже никогда не осуществится в том великолепном виде, в каком обещало быть совсем недавно.
Как романтическая, сентиментальная девчонка, он каждый день украдкой доставал из прикроватной тумбочки снимки той памятной фотосессии с Камиллой и, рассматривая их, любовался уже не столько своей пассией, сколько захваченными объективом частями сада и дома. Наверно, попроси он дядю Альберто, тот достал бы ему и фото родителей, однако такая просьба низводила его до положения обычного сиротки, и самолюбие не позволяло делать этого. Однако и простая угрюмая замкнутость была уже пройденным этапом, к которому не стоило снова возвращаться. Некоторое облегчение он теперь испытывал лишь в минуты агрессивного цинизма ко всем и ко всему. Главной жертвой этих его новых упражнений стала Даниловна.
– Ну и какой ты на меня донос написала на этот раз? – спрашивал он ее отныне почти каждое утро.
– Какой надо, такой и написала, – недовольно огрызалась староста.
– А когда целуешься с кем-то, об этом тоже докладываешь?
– Обязательно.
– А когда тебя за коленки хватают?
– В первую очередь.
– А если я схвачу?
– А схвати!
Он смотрел в ее побелевшие от злости глаза, понимал, что порядком переборщил, и отступал. Это было уже его собственное открытие, сделанное недавно. Пытаясь определить, чем здешние сверстники отличаются от своих одногодков в Западном полушарии, Алекс пришел к выводу, что все дело в их удивительном бесстрашии, с которым даже самые расчетливые из них могут поставить на кон все свое благополучие. Здравый смысл может сколько угодно внушать им, что надо все делать так-то и так-то, и вдруг из-за самого копеечного повода вспышка настроения – и возникают самые катастрофические последствия. Похоже, и Даниловне в один миг ничего не стоит поломать все их вроде бы устоявшееся приятельство.
– А ты знаешь, что все шпионки свои сведения получают только через постель? – доставал Алекс ее в следующий раз.
– А тебе какое дело?
– Просто порадовался за тебя.
– Тебе, может быть, тоже со старухами придется спать?
– Нет, я их лучше пытать буду.
