– Привей этот побег к кусту, который посадил под твоим окном Андрей, – посоветовала черёмуха в середине аллеи.
– Откуда вы знаете? – удивилась Маша.
– Нам сверху видно всё, – призналась буйно цветущая особа издалека.
– С таким мужчиной и жизнь свою скрестить не страшно…
Странно, она сама не раз спрашивала: кто такой, этот Веснин?
Появился в школе за неделю до начала учебного года, да ещё на видавшем виды американском джипе. И сам из себя: высокий, подтянутый, глаза умные. Директриса, естественно, растаяла, забрала у неё лишние часы, отдала ему параллельные старшие классы: соревнуйтесь!
Не враг, но соперник.
Не закрыт, приоткрыт. Из скупых рассказов о старшем брате-спонсоре стало ясно: может себе позволить быть свободным историком! Копать землю в археологических экспедициях, исследовать артефакты в музеях, корпеть в архивах.
«Разлетелись мои пращуры по свету, как зонтики одуванчиков…»
«Пращуры» – резануло слух, не динозавры же! Потом выяснилось, его корни уходят в четырнадцатый век.
«Я отпрыск русско-польско-французской любви, генеалогическое древо которой имеет кудрявую крону, – подшучивал он над собой, – ищу собратьев по крови, и следы одного из них привели меня в этот город…»
Это всё, что она узнала о нём, и остались бы они доброжелательно стимулирующими друг друга к профессиональному совершенству коллегами, если бы не злополучная вечеринка в честь Восьмого марта…
Женский праздник в женском коллективе священен. И надо же, когда все отпустили тормоза, у неё до помутнения рассудка закружилась голова.
Андрей оказался рядом.
– Ничего страшного, это шампанское, – еле пролепетала она.
– Я провожу вас, – не спросил, не предложил, констатировал как данность он.
А через неделю в учительской она потеряла сознание.
И снова он рядом. Записал на томографию головы, первым узнал диагноз – неоперабельная опухоль мозга, остался месяц, не больше.
В тот день и посадил саженец черёмухи под её окном…
Лёгкий хлопок закрывшейся двери спугнул воспоминанья.
– До пятого тысячелетия скачал, – довольным тоном сообщил Магистр, твёрдо произнёс, – пора домой!
– Здесь хорошо, – почему-то оробела она.
– Санаторий, – согласно кивнул он, протянул руку, – вернёшься, когда эту жизнь до конца проживёшь.
И снова внизу полотно в стиле сюрреализма: отсутствие сюжета, свобода ассоциаций, гегемония бессознательного.
«Я думаю, ташизм возник как живописное сопротивление фашизму», – сказал как-то Андрей, всматриваясь в цветовые пятна на картине, которую он принёс на урок по теме возникновения гитлеровского режима в Германии.
«Не знаю, возможно» – ответила она, почувствовав себя проигравшей.
«Может, и твоя болезнь – его победа?» – шепнул кто-то на ухо.
Она огляделась: рядом был только Магистр, сосредоточенный, вернее сказать – замкнутый.
«Вот к кому нужно ключик подобрать, а то всё Андрей, да Андрей…»
– Ты хотела о чём-то спросить меня, спрашивай, – будто прочёл её мысли Магистр.
– Если Бог – Информация, то на экране бытия я – всего лишь пиксель? – вдруг, будто сам по себе, слетел с её языка странный вопрос.
– Минимальная единица? – задумался Магистр и, грустно улыбнувшись своим мыслям, ответил, – я бы сказал: Бог – Автор, а человек одновременно Режиссёр, Актёр, Суфлёр.
– Суфлёр-то зачем? – удивилась Маша.
– Помнить: что хорошо, что плохо.
– Что-то вроде совести?
– Совесть – согласие с Вестью, – туманно ответил Магистр.
