Нас же потянуло друг к другу в сто крат сильней. В сравнении с любовью к женщине, любовь к Богу – бесплотное умствование.
– Ты плачешь? – спросила она, когда я благодарно поцеловал её.
– Это роса.
– Это живая вода, она заживит мою рану, – губами собрала она мои слёзы.
– Не смогу ранить тебя.
– Тогда завоюй!
– Мой генерал готов к сражению, – мысленно попросил я Бога простить меня за буйство чувств.
– Это и мой генерал, – осыпала она нетерпеливого вояку поцелуями.
– Иди ко мне, – снял я с её иссиня-чёрных рассыпавшихся по плечам волос белое с перламутром перо.
– Господь благословил нас, – обрадовалась она.
– Это голубь, – не смог скрыть сомнения я.
– Это знак! Мы с тобой будем как вольные птицы, я уйду от мужа…
– Король не отпустит меня.
– Не говори так, – снова стали мы одним целым.
Её сердце билось так же, как и моё.
Две птицы в клетках.
«А не послать ли всех к чёрту! – подумал я. – Подхватить Софи, ускакать с ней на край света, построить замок в горах, не разлучаться ни на минуту…»
Каким же счастливым я мог быть.
Но вернулся её муж, наша инспекция кончилась, и…
Через четверть века я оказался в темнице Тампля. На цепи, как пёс.
Впрочем, Филипп любил своих собак, а пятнадцать тысяч тамплиеров истребил как саранчу…
Судьба явно посмеялась надо мной, вернее, утёрла нос. Командовал армиями, правил провинциями, достиг власти выше королевской, и! заключён в башню, которую сам же построил.
Семь лет допросов, пыток.
Всё тело – незаживающая рана.
Не хватит слёз, чтоб исцелить её.
Разве что, слёз Софи…
«Где она? Что с ней?» – подумал я, слабея.
И вдруг услышал шаги.
Массивная дверь заскрипела, открылась.
За спиной тюремщика стояла…
Она приходила ко мне иногда, но во сне…
– Мне обещано свидание наедине, – сунула монету конвоиру Софи.
– Да, мадам, советую не подходить к нему близко, злоумышленник часто впадает в бешенство, чего доброго задушит вас цепью…
– Ступай, а то я задушу тебя своими руками!
– Да, мадам, – обиженно ретировался тюремщик.
– Жак! – метнулась к моему каменному ложу Софи, припала к цепям, целуя их. – Жак, как же это?
– В твоих глазах всё ещё цветут лесные фиалки, – через силу улыбнулся я.
– Ты совсем седой, – взяла она мою руку, хотела прижать к своей щеке, но увидела: большой палец раздроблен, почувствовала: кисть мертва от боли, и только воскликнула, – о, Боже!
А мне пришла мысль: вдруг король послал её отомстить за отвергнутую любовь, и эта пытка куда хуже дыбы и «испанского сапога».
– Я не заслужил такого подарка…
– Подарка? – волнуясь, переспросила Софи. – Если хочешь, я отдам тебе то перо, которым, помнишь, Господь благословил нашу любовь. Я всегда ношу его с собой.
Вот она, казнь: из груди вырвали сердце с тяжким грузом измены.
В ответ я только вздохнул.
– Хочешь воды? – спросила она, оглядывая темницу.
Я взглядом указал на большую деревянную лохань.
Она пододвинула её ко мне. Я нагнулся над слегка взбаламученной водой как над зевом колодца, увидел незнакомого столетнего старика, закрыл глаза.
– Я пришла сказать, что у тебя есть сын, такой же отважный и красивый, как ты, – сказала Софи.
– Сын? – не поверил я.
– Мы с ним были сегодня… рядом с тобой, на паперти…
– Прости! – с отчаянием посмотрел я в её отважные глаза. – Меня обвиняют в предательстве короля и папы, а я изменил сыну и той, что мне дороже жизни…
– Я никогда не переставала тебя любить, – вытащила она из тайного кармана меховой накидки пожелтевшее от времени перо, – верни его Богу и спроси, почему он не любит людей, которые любят…
