Я вытянула шею, чтобы получше видеть Борисыча, немного мешал дверной косяк. Он сидел в кресле, курил. По его движениям я понимала, что он сильно нервничает.
– В чём же я по-твоему виноват, в том, что старался воспитывать Димку так, чтобы он вырос настоящим человеком? – на скулах Борисыча ходили желваки.
– Старался воспитывать? – Лицо у Ларисы бледное, заплаканное. – Воспитал?! – опять воскликнула она. – Это ты убил его, слышишь?! Ты убил нашего сына!
– Думай, что говоришь! – сорвался на крик и Борисыч, швыряя недокуренную сигарету в уже порядком набитую пепельницу. Промахнулся.
Лариса подошла к столу, затушила окурок Борисыча. Я уже лежать не в состоянии. Встала в проёме двери. Наблюдаю. Скверно. Всё скверно. Не нравятся их лица. Не нравится висящая в воздухе напряженность. Тяжело дышать. Сказала об этом Борисычу негромко. Он повернулся на мой голос.
– Груня, спокойно, место…
Я вздохнула, какое к котам блохастым место!? Стою, молча наблюдаю…
– Что думать? – опять кричит женщина. – Да если бы не ты, если бы не ты!! Он… он дипломатом бы стал, он… в МГИМО поступил бы, а не в это твоё Воздушно-десантное! Ты! Это ты со своей армией проклятой… Тебе безразличны были мои мольбы и слёзы, когда я просила, умоляла, сделать что-нибудь, чтобы он послушал меня, отдал документы в МГИМО или МГУ.… Ведь и справку можно было сделать, что не годен по здоровью, и просто договориться, чтобы его документы под каким-то предлогом не взяли! Да мало ли что мог ты сделать! Ты, с твоими связями, с твоими друзьями!! Ты же всё мог, но не стал!! – она кричала всё громче, что я даже помотала головой, так её голос резал слух.
– А ты сказал, что никогда не будешь покупать никакие справки для сына, и не будешь отговаривать его от поступления в военное училище! Помнишь, помнишь, как ты говорил?!
– Помню… – ответил Борисыч, – И ты ещё называла меня старым, контуженным на всю голову, солдафоном и палачом…
– Если струсим – совесть спросит… Ты так ему говорил! – кричала Лариса. – Нам нельзя, сынок, без защиты нашу Родину оставлять! Ну, и чего ты добился?! Защитник Родины… – она без сил почти упала в кресло. – Теперь на стене портрет в траурной рамке… Ты этого хотел?!
На Борисыча было страшно глянуть, так он был бледен. Он молчал. Сидел в своём кресле и молчал. Я почувствовала вдруг, что меня колотит нервная дрожь.
– Молчишь? – Лариса поднялась. – Ненавижу.… Ненавижу тебя, слышишь! Лучше бы тебя убили в проклятом Афганистане, тогда, или в Чечне или где ты там ещё был… Лучше бы тебя убили, слышишь, может тогда Димка был бы жив…
– Он не мог поступить по-другому… – сказал Борисыч глухо. – Он товарищей своих спасал…
– Товарищей? – Лариса сделала шаг к Борисычу. Я напряглась. Негромко рыкнула, совсем тихо, чтоб её не напугать, но предупредить: «Не стоит делать резких движений». Я сейчас не поводырь, «не при исполнении», могу и осерчать, нечего руками хозяина трогать.
– Товарищей? – повторила она. – И где его товарищи? А твои где? Ты же тоже спасал кого-то, глаза вот потерял, и где твои товарищи? Что-то не вижу… Псину вот вижу, а друзей нет.… И Родина твоя хорошо тебя отблагодарила? Ах, да, медальку на грудь повесила.… Забыла…
– Кого-то? – Борисыча аж затрясло. – Кто-то – это ребята мои из группы! Слышишь ты! Ребята ж мои.…А даже если и не ребята.… А когда там парни на гранаты ложились, детишек и женщин своими телами прикрывали, тоже как ты выразилась, «кого-то» защищали!!! Уйди! Уйди, пожалуйста… – голос Борисыча звенел от напряжения.
