О насущном. Европа и современный мир - страница 10

; из более поздних – национальное государство, суверенитет, нормы взаимоотношений на международной арене. Отсюда большая сопротивляемость одних структур попыткам их видоизменить со стороны других, например противостояние вестернизации в странах традиционной культуры, или наоборот – противостояние со стороны постмодернистской культуры попыткам европейских доморощенных анклавов традиционной исламской культуры распространить своё мировоззрение на окружающее их светское, во многом атеистическое окружение.

Происходящий транзит МО застал Европейский союз в ситуации, когда это региональное объединение переживало не лучшие времена не только с точки зрения социальной и экономической. ЕС после мегарасширения 2004 г. и в условиях обсуждения проекта европейской конституции считал гарантированным свой статус ведущего центра влияния XXI в. Провал ратификации конституции и мировой экономический кризис перечеркнули эти надежды. Будущее ЕС перестало видеться как неизбежный прогресс, восходящее линейное развитие, на пути которого случаются лишь временные откаты. Появились реальные угрозы, масштаб которых поставил организацию перед фактом как минимум длительного периода стагнации. В результате представление о высокой миссии ЕС, которое неизменно стояло за всей историей евроинтеграции, стало размываться. ЕС часто образно описывают как «велосипед», который должен постоянно двигаться, чтобы не упасть. В настоящее время скорость движения этого «велосипеда» мала, а значит, и вся конструкция неустойчива.

Серьёзным вызовом будущему ЕС, как и других интеграционных проектов в Старом Свете, является переход регионализации из категории процессов, комплементарных глобализации, в категорию явлений, ведущих к её фрагментации. До недавнего времени считалось, что регионализация мира не противоречит, а напротив, подкрепляет генеральную линию глобализации на всестороннее «стягивание» экономических, социальных, политических и иных пространств. Глубокие противоречия в методологии сочленения региональных интеграций, имеющиеся, например, у России и ЕС, США и Китая, ставят вопрос о пределах глобализации.

В своей истории международные отношения примеряли на себя многочисленные модели развития. Среди них наиболее хрестоматийные: по Гоббсу – «война всех против всех», по Локку и Миллю – модель «естественного состояния человека» и социального договора; модель европоцентричного концерта держав; модели биполярности и моноцентричности, наконец, модель многополярности (или иерархической полицентричности).

Что может стать залогом успеха в условиях полицентричности, пусть даже и иерархической? Какие конкурентные преимущества позволят государствам и их объединениям пройти очередной транзит в циклической истории международных отношений, желательно не только без сдачи своих позиций, но и с увеличением веса на мировой арене? Представляется, что это стратегическое, гибкое мышление, внешняя политика стратегической глубины и предсказуемости, адаптивность, коммунитарность в принятии решений, выстраивание «пояса добрососедства» (коалиций и союзов с твоим участием, в крайнем случае – пояса нейтральных стран), «умная сила», эффективность и привлекательность собственной модели развития, учёт законов «медленной истории», включая цивилизационный фактор[17].

Этот набор необходимых конкурентных преимуществ ставит перед Россией и Евросоюзом важные вопросы об их готовности и способности успешно преодолеть эпоху «большой дестабилизации».