– Ни в каком. Это матушка придумала. Она вроде тебя: такое может отмочить, не задумываясь! У нее же филфак педагогического.
Алик быстро представил Серегину маму у школьной доски – и поежился. Эта крупная женщина с квадратной фигурой и сильными, не женскими руками, с грубым командирским голосом, никак не вписывалась в образ скромной учительницы.
– А почему в проводницы пошла?
Моня удивленно скривился.
– Так она и дня в школе не работала. Как мой папаня на севера свалил с концами, так она меня к бабке – и в проводницы. Ребенка кормить нужно, а училкина зарплата для семьи – слезы. Знаешь, как я в детстве жрал? Кухня трещала! А проводники только официально меньше двухсот пятидесяти не получают. А если рейсы длительные, то и все семьсот заработать можно. Чем дольше в поезде живешь, тем больше денег. Плюс приработок, бутылки – они их после рейса электрокарами вывозят. Прикинь, как народ бухает!
Алик заглянул в пустую сковороду и ухмыльнулся. Похоже, с годами аппетит у друга нисколько не испортился.
– Хорошо хоть хата зачетная нам после пахана осталась, – продолжил Сергей, – а так с тех пор от него ни слуху, ни банана. Пока бабаня не померла, с ней здесь жил, а с двенадцати лет у матери, один на хозяйстве.
Моня тряхнул пачку «Явы», ловко поймал губами выскочившую сигарету, щелкнул зажигалкой и затянулся. Алик недовольно поморщился.
– Ты бы хоть в окно дымил. Всю квартиру провонял.
– Вы что, сговорились, меня воспитывать? Мать гундит, Светка сегодня наехала, тебе тоже все не так… – возмутился Моня, нехотя встал и открыл настежь окно.
– Вот-вот. Может, хоть Света тебя к порядку приучит?
– Не возражаю, – осклабился Сергей. – Я сегодня, и правда, будто мамкин приезд пережил.
– И что? – улыбнулся Алик. – Как ощущения?
– Не, ну тут совсем другое. Матушку я побздехиваю, потому нервничаю. А со Светкой кайфово. И чисто, и пожрать, и все остальное… Кайф!
– Ну что ж ты такой приземленный? Пожрать, все остальное… А романтика?
– Романтика? – хитро прищурился Моня. – Стихи были? Были. Песни я ей пел. Опять же – конденсаторы обсуждали. Романтика налицо. Короче, мозг не выноси. Я сам в непонятках.
– Чего так?
– Как чего? Ну вроде все, как надо – но малёхо не по себе. Что-то я не готов пока на поводок.
– Так и не торопись. Тебя же не ведут, как телка на убой. Живи и кайфуй. Гедонизм, одним словом.
– Ге-до-низм, – повторил Моня по слогам. – Что за хрень?
– Это когда удовольствие является высшим благом и смыслом жизни, единственной терминальной ценностью, – процитировал Алик определение из учебника, назидательно поняв вверх указательный палец.
– Откуда ты такие словечки выкапываешь?
– Из книг, Серый, из книг. В мире, кроме справочников по радиотехнике, есть еще и другие книги.
– Вот когда тебя напечатают, обязательно прочту, – засмеялся Моня. – Гедонизм, говоришь? Тогда, может, по стаканчику – для полного гедонизма? Со вчера пузырь остался.
Алик скривился и резко отмахнулся ладонью.
– Мне еще в общагу переться.
– Кто тебя сейчас туда пустит? Ночь на дворе.
Алик посмотрел в окно, где на город наползали ранние осенние сумерки. Наверняка комендантша уже дома. Возвращение в родные пенаты откладывалось до завтра.
– Хорошо, тащи свое пойло.
Пока Моня метнулся из кухни, Алик прошел в комнату, где стоял диван, и с удивлением обнаружил свою одежду уже выглаженной и развешанной на стуле. «Какая хозяйственная эта Светка», – невольно восхитился он.
