О сквернословии в привычном и «достойном» - страница 4

(1 Кор. 9: 19–22).

Заметьте: Апостол становится «как» тот или другой, а не тем или другим, т. е. не натягивает личину «своего человека», чтобы втереться в доверие к собеседнику, но искренне вникает в его миропонимание и принимает на себя бремя его личности вместе со всеми заблуждениями, не разделяя, однако, самих заблуждений.

Апостол ставит себя в пример не для того, чтобы похвастаться, но призывая подражать ему, как он Христу,[10] делится своим положительным опытом в надежде, что нам удастся что-то у него перенять.

Ведь отчасти и мы можем представить, как мыслят те, с кем мы общаемся, и, даже свободно высказывая мысль, фильтровать свой лексикон и не увлекаться сочностью образов, если это происходит в ущерб правильному восприятию мысли, которую мы хотим донести до конкретной аудитории. Учитывая современные средства записи информации, когда сказанное на ухо, внутри дома, чуть ли не в тот же момент может быть провозглашено и даже показано на кровле Всемирной паутины в YouTube, приходится быть еще более аккуратными, чтобы никому не навредить.

Кроме того, если уж мы сказали нечто двусмысленное или чересчур образное, ироничное или саркастичное – все, что может быть истолковано превратно даже непреднамеренно (не говоря уже о том, чтобы не дать повода ищущим повода (2 Кор. 11: 12)), – было бы небесполезно сопроводить каждую фигуру речи хотя бы краткими пояснениями.

Таким образом, если мы и не исключим на сто процентов, то хотя бы сведем до минимума вероятность ситуации, когда только и остается что разводить руками да пожимать плечами, вздыхая: «Нам не дано предугадать…» Дано!

«Человек – существо словесное», – сказал как-то рижский психолог Александр Самойленко. Казалось бы, прописная истина. Тогда почему же люди так часто будто забывают об этом, проявляя небрежность к слову, к речи, в т. ч. письменной, не говоря уже об устной?

Как не хватает в современном обществе людей, которые дорожили бы родной речью как сокровищем, как своего рода эндокринной системой своей культуры. Да и сама культура зачастую осознается как нечто «абстрактное» в ложно истолкованном смысле этого слова, т. е. как нечто отвлеченное от реальности, пустое, к чему не стоит прилагать сердца.

Заботясь о своих детях, многие родители интересуются их языковой подготовкой чисто прагматически, исходя из того, какие возможности карьерного роста какой из них открывает.

Что ж, их можно понять. Все хотят для своего ребенка лучшего будущего, хотят, чтобы школа оснащала его всем необходимым в борьбе за место под солнцем. Но… когда ради успешной адаптации в неблагоприятных условиях люди готовы поступиться культурными и нравственными ценностями, пренебрегая культурой только потому, что она не приносит практической пользы, а к родной речи относятся лишь как к средству коммуникации, это уже не приспособление, а приспособленчество.

В человеке и так, из-за приразившегося греха, не слабо животное начало. Ослаблять гуманитарное образование личности ради гарантированного доступа к земным благам – не то же ли самое, что низводить жизненное призвание человека к главенствованию в «пищевой цепочке»?.. Развивать лишь то, что практически применимо, в надежде, что культурное воспитание само устроится?

Ведь очевидно, что все наиболее ценное одновременно является редким и уязвимым, требующим усердного и самоотверженного труда, чтобы создать его или вырастить и сохранить от повреждений и гибели. Сорняк заводится сам и преуспевает в естественном отборе, а шедевры мирового искусства уникальны и могут погибнуть – достаточно просто не создавать им необходимых условий хранения.