Лиа послушно отвернулась и обнаружила стену непроглядной темноты. Ветер с моря продувал насквозь, было от чего дрожать. Принцесса замерла до поры, ожидая в покорности, пока отмоется Мияки.
– Мыло не утопи! Пожалуйста! – крикнула она.
Голос девочки подстегнул замешкавшегося Мияки. Он стремительно, как это умеют делать мальчишки, собирающиеся нырнуть в речку, озеро, море или, на худой конец, в ванну, скинул с себя одежду – прямо в воду. Шорты отложил в сторонку – они должны остаться сухими. Схватил кусок мыла, весь облепленный песчинками, и, уже ничего не соображая, на автомате, повторяя про себя: «Быстро, быстро, быстро!», окунулся прямо на мелкоте и немедленно стал намыливаться. Но кожа не поддавалась, Мияки окунался, и продолжал мылиться, и домыливал то, что не смывалось. Потом, стоя на коленях, погрузил голову в воду и стал тереть её бруском прямо под водой. Он вспенивал воду своим выдохом, а потом выныривал, вдыхал и снова погружался.
В это время у Лиа, выросшей без братьев и сестёр, возникла позорная мысль: поглядеть на голого Мияки. И просто стало страшно глядеть в темноту. Больше всего Лиа боялась, что Мияки обернётся и увидит подглядывающую Лиа. Тогда несмываемый даже ночным морем позор покроет весь императорский двор! О-ох, была-не-была! И, быстро повернувшись, в неверном свете фонарика она увидела какое-то белое пятно над чёрной водой. Она быстро отвернулась к темноте, лицо её разгорелось от смущения. Но никакая из вообразимых частей тела человека не сопоставлялась с запечатлённым образом. Принцесса стала успокаивать себя: «Вот и хорошо, вот ничегошеньки и не увидела, а значит – не считается!»
Мияки же в это время мыл голову и над водой торчала его попа. И будь у принцессы такое же отменное зрение, как у Мияки, она разглядела бы всё в деталях. Но, к счастью для Мияки и для императорского двора, Лиа оказалась слегка близорука!
Мияки был проворнее девочки, стирка заняла у него мало времени. Он выбежал из моря, нацепил на себя другое одеяло и стоял, трясясь, пытаясь согреться. Он глядел в море туда, где начинался рассвет.
– С-с-см-мотри-и.
Казалось, из ничего возникла полоска света, отделив море от неба.
Потом дети вернулись. В маяке было тепло. Мияки разложил свой спальник. Мокрые трусы и вещи они приспособили сушиться. При этом Мияки остался в сухих шортах. С принцессой пришлось поделиться тельняшкой. Но Мияки сердито предупредил: «Завтра отдашь, это флаг вообще-то!» Лиа юркнула под одеяло. И Мияки залез в спальник, положил фонарик между собой и девочкой и выключил.
Спросил:
– А как переводится «НЁЩЕРПАЗ ДОХОРП»?
Лиа, заикаясь от холода, ответила:
– П-п-г.. од. За-за…, – и заснула.
Спал и Мияки.
И не было на всём свете ни вертолётов, ни людей с фонариками, ни приставучих собак, ни машин, поездов… Конечно, это неправда: они были, но только не здесь.
Сон двух измученных погоней малышей унёс всё это куда-то далеко-далеко. Всех людей и всех собак унёс в их уютные кроватки с мамами, поющими колыбельные, поправляющими одеяльца. Только Мияки и Лиа спали не в своих кроватках. И всё-таки они были не одни. К ним пришла нагулявшаяся кошка, огляделась, почистилась, легла, заурчала и согрела ребят. Мияки снился дом с дедушкой на крыше и мама с сестрой. Что снилось Лиа, неизвестно, но она улыбалась во сне.
