Таким становился он – новый герой индустриального Урала. Примечательно, что историко-этнографический описания уральского типа, сменяют прежде всего социально-классовые характеристики. Соответственно, никаких собственно уральских черт в образе «строителя социалистического Урала» не обнаруживалось. Это был в первую очередь советский человек, не уралец, а скорее житель советского Урала.
В эти же самые годы подлинным явлением в литературе становится публикация первых сказов П.П. Бажова. И это не кажется случайностью или каким-то недоразумением, а своего рода реакцией уральского сознания на попытку переписывания истории края. В творчестве Бажова, возвысив свой голос, как будто бы заговорил сам народный Урал, ожила его вековая фольклорная традиция. Образ Данилы-мастера из «Каменного цветка» (1937) разительно отличался от уже становившихся привычными изображений современников писателя.
Впервые крупным планом уралец предстал перед всей страной в виде «Саши с Уралмаша» из кинофильма Леонида Лукова «Два бойца» (1943).
Борис Андреев играл могучего русского богатыря, уральского увальня, могучего, сильного, искреннего, и, одновременно, по-детски наивного, внутренне незащищенного, ранимого. Этот образ словно вобрал в себя все лучшие черты прежде сыгранных актером персонажей, наделенных широтой и открытостью души, отличавшихся верностью в дружбе, неустанностью в работе, мужеством и стойкостью в борьбе.
Но на фоне артистичного одессита в исполнении М. Бернеса Саша Свинцов (Б. Андреев) неизбежно превращался в застенчивого, неуклюжего, простодушного великана – идеальную мишень для шуток.
Легко заметить, что потерял «Саша с Уралмаша» по сравнению с прежними типажами уральской истории. По существу, он потерял часть своей натуры. Не стало чувства независимости и самодостаточности прежних уральцев, начисто оказался вытравлен дух предпринимательства, инициативности. Ушла способность эстетического, одухотворенного восприятия действительности, способность различать прекрасное в жизни и труде. Именно в таком виде этот образ начал воплощаться в реальность, не просто входить в уральскую жизнь, но активно формировать ее. Его продолжением стала вереница однотипных образов сталеваров, литейщиков, кузнецов и прочее, ставших главными персонажами уральского искусства в послевоенные десятилетия.
Так можно ли говорить, что этот новый возникший в 30-е гг. образ уральца является продолжением человеческих типов демидовского Урала? Их сопоставление на деле вскрывает сложность вопроса о характере уральской истории, проблему преемственности ее основных линий. Сформировавшийся в ХХ веке личностный тип уральца лишь до некоторой степени можно рассматривать как трансформацию исторически сложившегося уральского характера.
В то же время проблема самоидентичности отдельной личности во многом зависит от ее стремления к тождественности с неким присутствующим в актуальной культуре стереотипном образе, нерефлексивно воспринимаемом как данность, норма, идеал. Следовательно, изменение представлений об историческом типе уральца является необходимой предпосылкой не только последовательной демифологизации уральской истории. В конечном итоге это вопрос, касающийся изменений типа современного уральца, в той мере, насколько историческое самосознание является его внутренней опорой.
Примечания:
1. Мамин-Сибиряк Д.Н. Статьи и очерки. – Свердловск, 1947. – С. 333.
