25 июня
Умерла А. А. Казанская.
15-го я звонила ее поздравить с днем рождения, ей исполнилось 88. Говорила с Олей, А. А. была на даче, а Оля собиралась куда-то в Сибирь с театром на гастроли. Я хотела А. А. набрать по моб., но так и закрутилась. Теперь опять чувство вины и тяжести неимоверной. После того, как я написала ее портрет в книжке, мы стали как бы дружить. На Новый год она мне вдруг позвонила и поздравила, сказав, что теперь ей мало кому хочется в этот день звонить, а мне захотелось. Это было ужасно приятно. И Л. Максакова ей звонила и очень хвалила мой текст. (При этом Максакова мне не позвонила и за себя спасибо не сказала.) Несколько раз в год после этого мы созванивались, и я к ней ходила в гости. Сначала на Студенческую, а потом на Плющиху. Они с Олей устраивали мини-прием, стлали на свое красное дерево хрустящую скатерть, какой-то там фарфор и хрусталь, и мы выпивали-закусывали и беседовали. А как здорово было организовано празднование ее 85-летия в Доме актера, на 7-м этаже, в отдельном зале. Были ученики, (Ю. Рутберг, А. Лобоцкий, А. Лысенков и еще кто-то), были «друзья дома», В. Молчанов (советский и российский теле- и радиоведущий) и А. Дмитриева (советская теннисистка, советская и российская спортивная журналистка и телеведущая), которые оба оказались лучше живьем, чем в телевизоре. Он – искреннее, не такой сладкий и равнодушный. Она – в сто раз умнее, остроумнее и обаятельнее.
А. А. грустила, когда я звонила редко, Генку просила передать, что я ее забыла, и она откажет мне от дома (шутка). Вина перед ней осталась страшная. По-моему, мы были у нее год назад. Так я и не расспросила ее о Барнете. Мне так хотелось написать про него, чтобы восстановить справедливость. Не уговорила. Она однажды отрезала, что говорить не будет, а я больше не лезла. А в последний раз она вдруг, когда Оля и Генка ушли, стала мне рассказывать про свой роман с П. Вильямсом (советский живописец, график и театральный художник, 1902–1947). Диктофон я включить не могла, вечером что запомнила, записала, но и это уже не проверишь. И теткины письма опубликовать я ее не уговорила. Ощущение невозможности вернуть что-то и переделать гнетет страшно.
Почему-то первым, кто рассказывал по ТВ об А. А., был В. Фокин. Паша Л. мне потом рассказал, что телегруппа просто пришла в училище, и Фокин оказался первым, кто попался им на глаза. Медийная фигура. Понимаю и Валеру: отказаться было бы неловко. Но А. А. это было бы точно неприятно. Она была о своем зяте невысокого мнения и любила мне эту историю повторять – как она его отлучила от дома. Хотя, кстати, Ольга была бы ему самой хорошей женой. Умна, конечно, слишком, но, может, он бы с ней стал человечнее? В общем, ирония судьбы, А. А. не преминула бы выступить на эту тему. А телевизионщики бестактны, как всегда.
Эх, ненадолго пережила она своего Алика Бурова. Теперь встретятся…
26 июня
День ужасный, коту под хвост. Всю ночь почти не спала. Мучают мысли. Всякие, какая ни придет в голову, все получается безнадежно. И про книжку о Каме с Гетой и др., и про диссертацию, и про самооценку, институт, статус, перспективы.
27 июня
Похороны А. А. в училище. Оля сказала, что мама так хотела, чтобы хоронили из училища, а не из театра, оно ей роднее. Да и театр оказался в отпуске. Народу было немного: Л. Максакова, Г. Коновалова, Н. Нехлопоченко, Э. Шашкова, В. Этуш, Ю. Рутберг, М. Аронова, Л. Вележева, Ю. Красков, Толя Меньщиков. Были И. Климова, из Моссовета, А. Лысенков, Илья Григорьевич Рутберг, Коля Денисов, институтские, конечно. Был Карбаускис с букетом, он же работал с Олей. Почему-то не было А. Мордвиновой и Г. Сиятвинды, хотя должны были бы быть. Паша Любимцев слова сказал и расплакался, потом мне объяснял, что, когда мама его умерла (а это было совсем недавно), у него слез не было, а «с А. А. развязало, я ей благодарен и за это».
