О вчерашнем – сегодня - страница 39

Почему я помню, что работали магазины? Однажды мама послала меня купить керосину. Несусь во всю прыть. В руке – бутылка. В переулке Чёрного барана показалась подвода. Смотрю, в телеге, запряжённой одной лошадью, сидят двое. Один – Закир-абзы. Второй – какой-то солдат. На нём блёклая зелёная рубаха, на голове – картуз. Не успел я даже посмотреть на него внимательней, как Закир-абзы, увидев меня, крикнул:

– А вон Мирсаяф!..

Солдат улыбнулся. Тут я заметил, что у него есть и довольно длинные рыжеватые, с загнутыми немного концами, усы, и почему-то ускорил шаг.

– Мирсаяф, постой! Иди сюда. Вот, привёз твоего отца!

Я был изумлён. В это время солдат соскочил с арбы и поспешил ко мне. Что тут со мной случилось – не знаю. То ли застеснявшись, то ли крайне растерявшись, я со всех ног кинулся к магазину. Пошёл ли отец за мной, сказал ли что-нибудь – я ничего не видел, не слышал. Не хватило сил, чтобы обернуться и посмотреть.

В магазине, как обычно, кому-то что-то взвешивали, несколько мужиков-бездельников болтали о том о сём. Встал я в сторонке, не спешу говорить, что мне надо, молчу, жду, пока освободится продавец. Но мне не дали прийти в себя, собраться с мыслями – с улицы вошёл ещё один человек. Прежде всего он заметил меня.

– Это же сын Масалима-абзы! Что ты тут стоишь? Ведь твой отец приехал!

Все загалдели.

– Отпустите ему скорее, – сказал один. – У мальчика сердце не на месте. Наверное, не терпится увидеть отца.

Как «мальчик, у которого вернулся отец», я чувствовал себя как бы виноватым и почему-то стеснялся. Еле-еле смог сказать, что мне надо…

Тот человек сказал правильно, у меня сердце было не на месте. Но насчёт того, что мне не терпится увидеть отца? Нет, я не спешил встретиться с отцом – пошёл так медленно, как никогда не ходил. Как показаться отцу на глаза? Как с ним поздороваться? Что ему сказать?..

Что это такое? Что за состояние? – до сего дня не могу толком понять. Ведь я три года ждал папу. Случалось, что безмерно тосковал. Мало, что ли, я видел его во сне? Мало ли мечтал: вот, мол, приедет отец – мы и то сделаем, и это сделаем, и туда пойдём, и вот сюда пойдём? Разве мало было вечеров, когда я, произнеся агузе-бисмиллу по всем правилам, от всей души, старательно, ничуть не ленясь, прочитывал и альхам[24] и после обычного «Ва ля-д-даллин, аминь»[25] засыпал, повторяя: «О Боже, скорей бы вернулся папа, о Боже, скорей бы вернулся папа!»

Вот и исполнилось моё желание, папа вернулся. А я?.. Где уж там кинуться ему в объятия с криком: «Папа!» Не хватает смелости подойти к нему, показаться ему на глаза. Стыжусь, что ли?.. Какой же в этом стыд – поздороваться с человеком, которого любишь, по которому соскучился? Если это страх – опять непонятно. Он ведь тоже соскучился по мне. Может быть, я виноват перед ним? Да нет, бояться никаких причин нет. Вот так растеряться, застыдиться без всяких на то оснований, испугаться, когда нечего бояться – разве это само по себе не стыдно? Если подумать, так-то ведь оно так, но разве в такое время можешь думать? В такое время мысли убегают. Остаётся только пламя вспыхнувшего вдруг во всём твоём теле, как лихорадка, бессмысленного горячего чувства. Если смотреть с точки зрения природы, может быть, этому и есть какое-то объяснение. Только нормальное это состояние или болезненное – я до сего дня не могу понять.

«До сего дня», – говорю я. Потому что в течение всей жизни меня преследует эта «болезнь». Хотя с годами и ослабела, не так сильна, как в детстве, не могу сейчас сказать, что она совсем меня оставила. Было время, когда я старался бороться с ней, считая социальной болезнью. Рос в бедной семье, чувствуя себя униженным перед богатыми – «счастливыми»… Мало того, я искал причины, уходящие корнями глубже – жизнь нашего народа в течение веков в унижении, национальном угнетении, да ещё вдобавок впитанные в мозги через мусульманскую веру законы рабства. Я и сейчас не могу отбросить их отрицательной роли. Но ведь из живущих в одинаковых условиях, даже в одной и той же семье, детей, рождённых одними и теми же родителями, вырастают люди разной натуры. Одни стеснительны, застенчивы, вроде меня, у других с малолетства бойкий, огневой характер. Что утешает: такая моя натура никогда не мешала мне быть честным в работе и справедливым по отношению к людям, быть верным своему гражданскому долгу.