– Да. – Он придал слову форму. – Вот от чего она бежала. Она хотела, чтобы он вернулся и увидел, что она все еще прелестна, но никто в целом свете не мог пообещать ей больше трех лет. Врачи говорят, потом она бы просто… – он сделал ничего не значащий жест, – разрушилась.
– Она всегда была бы красивой, – сказал я. – Господи! Она была бы красивой, даже если бы выглядела на свой возраст!
– Это мы так думаем, – сказал Герни.
– Как глупо, как бессмысленно! – Я ударил кулаком по ладони. – Да и ты, Герни… ты хоть понимаешь, что натворил, идиот несчастный?
Мой голос дрожал от ярости, и Герни впервые за все время повернулся ко мне.
– Какого черта вы не привели ее в чувство и не послали за мной? Все заняло бы не больше трех лет! Вчера она потребовала у меня ответа, и я сказал десять, но ночью меня осенило: это можно сделать менее чем за три!
– Я так и думал. – Несмотря на бледность лица, кончики его ушей ярко, абсурдно порозовели. – Если бы ты ответил иначе, Купер. Если бы ты ответил иначе…
Вот тогда (я все еще чувствовал себя болтающейся на волнах пробкой, то поднимавшейся, то падавшей, то снова поднимавшейся) я понял, к чему на самом деле вело мое ночное вдохновение. Я хлопнул себя ладонью по лбу.
– Идиот! – сказал я. – Я пока не знаю, что делаю! Слушай, у вас же есть ее тело! Переправьте его в… туда, где находится другое тело, поскорее. Ведь я же, черт возьми, именно этим и занимался – пытался воссоздать человека. А теперь, когда я понял, как это нужно сделать, я могу воссоздать не только его, но и ее!
От того что я в своем странном сне совершил рывок в будущее, меня охватило лихорадочное возбуждение, а мои теории превратились в непреложный факт.
Он странно разглядывал меня. Решив, что он меня не понял, я продолжал:
– Чего ты стоишь? Говорю же, я могу это сделать. Я видел, как это можно сделать. Потребуются люди и деньги, но их можно достать.
– Нет, – сказал Герни.
– Что? – Щурясь от солнечного света, я опустил руки.
– Нет, – повторил он и выпрямился, вытянув руки, затекшие оттого, что он долго опирался локтями об ограду. – Видишь ли, это больше не ее тело. Теперь, когда она мертва, оно принадлежит другим.
Я в оцепенении отступил на шаг.
– Кому? – спросил я.
– Разве я могу тебе сказать? Да и какое это имеет значение для тебя? Теперь-то ты должен понимать, с какого рода людьми имеешь дело.
Я сунул руку в карман в поисках сигарет, пытаясь осознать услышанное: теперь, когда Наоми умерла, она больше не контролировала ресурсы, способные вернуть ее к жизни. Значит, мой сон был… всего лишь сном. Господи!
Я тупо уставился на предмет у себя в руке: это оказалась не моя пачка сигарет, а кожаный кошелек, который она мне вручила.
– Можешь оставить это себе, – сказал Герни. – Меня предупредили, что ты можешь оставить это себе.
Я посмотрел на него. И понял.
Очень медленно расстегнул молнию. Достал три карточки. Они были запечатаны в пластик. Я сложил их пополам, пластик треснул. Разорвав на части, я бросил их на землю. Потом один за другим вырвал чеки из книжки и позволил ветру унести их, словно конфетти, через стену в море.
Он наблюдал за мной, и к лицу его медленно приливала кровь. Уж не знаю, от вины ли, от стыда. Когда я закончил, он сказал все еще ровным голосом:
– Ты глупец, Купер. На эти деньги ты все еще мог бы осуществить свои мечты.
Я швырнул кошелек ему в лицо и отвернулся. Ослепленный гневом и горечью, я не прошел и десяти шагов, как он позвал меня, и я обернулся. Он сжимал кошелек обеими руками, губы у него дрожали.
