– Вероятно, мистер Фарнон уехал по вызову, – заметил я.
– Нет, он уехал в Бротон навестить свою мать, так что я не знаю, когда он вернется.
Она поставила поднос и ушла. Собаки мирно расположились по всей комнате, и, если не считать небольшой стычки между скотчтерьером и кокер-спаниелем за право занять мягкое кресло, от недавней бурности их поведения не осталось и следа. Они лежали, поглядывая на меня со скучающей дружелюбностью, и тщетно боролись с неодолимой дремотой. Вскоре последняя покачивающаяся голова упала на лапы, и комнату наполнило разнообразное посапывание и похрапывание.
Но я не разделял их безмятежности. Меня одолевало сосущее чувство разочарования: я с таким напряжением готовился к разговору с мистером Фарноном и вдруг словно повис в пустоте! Все выглядело как-то странно. Зачем приглашать помощника, назначать время встречи – и уезжать в гости к матери? И еще: если бы он взял меня, мне предстояло сразу же остаться тут, в этом доме, но экономка не получила никаких инструкций о том, чтобы приготовить для меня комнату. Собственно говоря, ей обо мне вообще ни слова не сказали.
Мои размышления были прерваны звонком дверного колокольчика. Собаки, словно от удара током, с воплями взвились в воздух и клубком выкатились за дверь. Я пожалел, что они относятся к своим обязанностям столь серьезно и добросовестно. Миссис Холл нигде не было видно, и я прошел к входной двери, перед которой собаки усердно проделывали свой коронный номер.
– Заткнитесь! – рявкнул я во всю мочь, и лай мгновенно смолк.
Пять собак смиренно закружили возле моих лодыжек – впечатление было такое, что они чуть ли не ползают на коленях. Но всех превзошел красавец-грейхаунд, оттянувший губы в виноватой ухмылке.
Я открыл дверь и увидел перед собой круглое оживленное лицо. Оно принадлежало толстяку в резиновых сапогах, который развязно прислонился к решетке.
– Здрасте, здрасте. А мистер Фарнон дома?
– Нет, он еще не вернулся. Не мог бы я вам помочь?
– Ага. Передайте ему от меня, когда он вернется, что у Берта Шарпа в Барроу-Хиллз надо бы корову просверлить.
– Просверлить?
– Угу, она на трех цилиндрах работает.
– На трех цилиндрах?
– Ага! И если ничего не сделать, то как бы у нее мошна не повредилась!
– Да-да, конечно.
– Не доводить же до того, чтобы у нее опухло, верно?
– Разумеется, нет.
– Вот и ладно. Значит, скажете ему. Счастливо оставаться!
Я медленно вернулся в гостиную. Как ни грустно, но я выслушал первую в моей практике историю болезни и не понял ни единого слова.
Не успел я сесть, как колокольчик вновь зазвонил. На этот раз я испустил грозный вопль, остановивший собак, когда они еще только взлетели в воздух. Сразу разобравшись, что к чему, они обескураженно вернулись на облюбованные места.
Теперь за дверью стоял серьезный джентльмен в кепке, строго надвинутой на уши, в шарфе, аккуратно укутывавшем кадык, и с глиняной трубкой точно в середине рта. Он взял ее в руку и сказал с сильнейшим ирландским акцентом:
– Моя фамилия Муллиген, и я хотел бы, чтобы мистер Фарнон изготовил микстуру для моей собачки.
– А что с вашей собачкой, мистер Муллиген?
Он вопросительно поднял бровь и поднес ладонь к уху. Я загремел во весь голос:
– А что с ней?
Он несколько секунд смотрел на меня с большим сомнением.
– Ее выворачивает, сэр. Очень сильно.
Я почувствовал под ногами твердую почву и уже прикидывал, как точнее поставить диагноз.
