– Хорошо, – сказал я.
– Ладно, – сказал Тристан.
Мой партнер встал из-за стола:
– Ты снова назначил его на прием?
– Да. Конечно. – Тристан достал из кармана сигареты. – На понедельник. Но ведь мистер Муллиген всегда опаздывает, и я предупредил его, что мы осмотрим собаку вечером у него дома.
– Ах так! – Зигфрид сделал пометку в блокноте и вдруг вскинул голову. – Но ведь вы с Джеймсом в это время должны быть на собрании молодых фермеров?
Тристан сделал глубокую затяжку:
– Совершенно верно. Для практики очень полезно, чтобы мы почаще встречались с молодыми клиентами.
– Прекрасно, – сказал Зигфрид, направляясь к двери. – Я сам осмотрю собаку.
Утром во вторник я все ждал, что Зигфрид вот-вот упомянет муллигеновского пса, хотя бы в доказательство того, какую пользу приносит полное клиническое обследование. Но этой темы он не коснулся.
Однако волею судеб, когда я шел через рыночную площадь, мне повстречался мистер Муллиген, которого, естественно, сопровождал Кланси.
Я подошел к старику и крикнул ему на ухо:
– Как ваша собака?
Он извлек трубку изо рта и улыбнулся неторопливо и благодушно:
– А хорошо, сэр, очень хорошо. Выворачивает ее помаленьку, но не так, чтобы слишком уж.
– Значит, мистер Фарнон ее подлечил?
– Ага! Дал ей белой микстурки. Отличное средство, сэр. Отличное!
– Вот и прекрасно, – сказал я. – И пока обследовал Кланси, он ничего плохого не обнаружил?
Джо пососал трубку:
– Да нет. Уж мистер Фарнон свое дело знает. В жизни не видывал, чтоб человек так живо управлялся.
– Что-что?
– Так ведь он только взглянул – и уже во всем разобрался. Три секунды – и конец делу.
Я был сбит с толку:
– Три секунды?
– Да, – категорично заявил мистер Муллиген. – Ни на секундочку больше.
– Поразительно! И как же это было?
Джо выбил трубку о каблук, не спеша вытащил ножик и принялся отпиливать новую заправку от зловеще черной полосы прессованного табака.
– Так я же вам толкую: мистер Фарнон, он ведь что твоя молния. Вечером забарабанил в дверь и как прыгнет в комнату! – (Мне были хорошо известны эти домишки: ни коридорчика, ни даже прихожей – дверь с улицы открывалась прямо в жилую комнату.) – Входит, а сам уже градусник вытаскивает. А Кланси, значит, полеживал у огня, ну и вскочил, да и гавкнул маленько.
– Маленько гавкнул, э? – Я прямо-таки увидел, как косматое чудовище взлетает в воздух и лает в лицо Зигфриду: пасть разинута, клыки сверкают.
– Ага! Гавкнул маленько. А мистер Фарнон спрятал градусник в футляр, повернулся и вышел в дверь.
– И ничего не сказал?
– Ни единого словечка. Повернулся, значит, как солдат на параде, и марш-марш за дверь. Вот так-то.
Это походило на правду. Решения Зигфрид умел принимать мгновенно. Я протянул было руку, чтобы погладить Кланси, но что-то в его глазах удержало меня от этой фамильярности.
– Ну, я рад, что ему полегчало! – прокричал я.
Старик раскурил трубку с помощью старой латунной зажигалки, выпустил облачко едкого сизого дыма прямо мне в лицо и закрыл чашечку медной крышкой.
– Ага. Мистер Фарнон прислал большую бутылочку белой микстурки, и ему полегчало. Да что уж там! – Он улыбнулся благостной улыбкой. – Кланси всегда ж маленько, а выворачивает. Уж он такой.
Более недели пес-великан в Скелдейл-хаусе не упоминался, но, видимо, профессиональная совесть грызла Зигфрида. Во всяком случае, он как-то днем заглянул в аптеку, где мы с Тристаном занимались делом, ныне отошедшим в область преданий, – изготовляли жаропонижающие микстуры, слабительные порошки, пессарии из борной кислоты, – и сказал с величайшей небрежностью:
